Ландграфиню с тремя дочерями встречали в России с царскими почестями. 15 июня Екатерина II приветствовала гостей в бывшем имени Григория Орлова Гатчино[13], а далее по дороге в Петербург их встречал Цесаревич Павел. В тот же день Каролина писала Королю Фридриху: он «…благороден и чрезвычайно учтив».

Императрица предоставила сыну «свободу выбора», но на всю процедуру выделила всего три дня. Павел должен был принять судьбоносное решение после нескольких светских бесед и парадных трапез.

На третий день Павел уже точно знал: его женой может стать только Вильгельмина. Екатерина этот выбор одобрила, хотя и не без удивления: претендентка представлялась ей «замухрышкой с прыщавым лицом». На следующий день Императрица официально обратилась к Ландграфине с официальным предложением, на которое тут же было дано согласие.

Далее события начали развиваться с неумолимой быстротой. К Вильгельмине немедленно был приставлен архиепископ Платон, начавший обучать ее нормам православия. Будущая Цесаревна обязана была быть православной. 15 августа в церкви Зимнего дворца совершилось миропомазание принцессы Вильгельмины, которая получила новый титул и новое имя – Великая княжна Наталия Алексеевна. На следующий день, 16 августа, в церкви Летнего дворца состоялось обручение Цесаревича Павла и княжны Натальи.

Празднование свадьбы Императора Павла I и Натальи Алексеевны (Вильгельмины Гессен-Дармштадтской).

Гравюра. 1773

Бракосочетание состоялось 29 сентября 1773 года в Казанской церкви Петербурга. Свадьба была отмечена пышными торжествами, продолжавшимися в столице двенадцать дней.

После женитьбы Павел Петрович заметно изменился: он стал более мягким и открытым, его глаза светились теперь радостью, а на публике он блистал красноречием и уже не искал уединения. Будучи рыцарем по натуре, он поклонялся любимой женщине как его литературный герой Дон Кихот. Павел не видел в Наталье никаких недостатков и при каждом случае всем рассказывал о ее добросердечии, воспитанности и уме.

Примечательно, что Екатерина, которая инстинктивно отвергала и отторгала все, что было дорого и любо сыну, и здесь осталась верной самой себе. Первоначальная симпатия к невестке быстро сошла на нет. И уже через несколько месяцев после брака сына она признавалась своему конфиденту барону Фридриху Гримму:

«Великая княгиня постоянно больна, да и как же ей не быть больной? Все у этой дамы доведено до крайности. Если она гуляет пешком, то двадцать верст, если танцует, то двадцать контрдансов и столько же менуэтов; чтобы избегнуть жары в комнатах, их вовсе не топят; если кто-нибудь трет себе лицо льдом, то все тело становится лицом; одним словом – середина очень далека от нас… до сих пор нет ни добродушия, ни осторожности, ни благоразумия во всем этом, и Бог знает, что из этого будет, так как никого не слушают и все хотят делать по-своему».

Первоначально Императрица была уверена, что тихая простушка из Дармштадта останется робкой и послушной, но она оказалась своенравной, скрытной и упрямой – в точности как Павел. Екатерина с этим не могла смириться, и к невестке у нее появилось чувство, близкое к неприязни, хотя внешне все выглядело благопристойно, а вся подноготная отношений вскрылась позже.

Семейная идиллия Цесаревича длилась недолго: всего полтора года. Потом случилась катастрофа, нанесшая страшный удар моральным принципам Павла Петровича и приведшая его чуть ли не на грань помешательства. Это была трагедия воистину шекспировского масштаба, которую Шильдер обозначил как «приговор судьбы».

С начала 1776 года уже все при дворе знали: Цесаревич и Цесаревна ждут прибавления семейства. Весной Цесаревна должна произвести на свет потомство. Долгожданные, но трагические события начали разворачиваться в Зимнем дворце 10 апреля. Их подробно описала Екатерина II в письме московскому генерал-губернатору князю М. Н. Волконскому. Это самое полное и подробное изложение, дошедшее до наших дней, а потому здесь уместна обширная цитата.