Виктор осторожно развернул письмо и прочитал. Усмехнулся и вернул его Мишель.

— Отличная подделка.

Мишель внимательно посмотрела на него.

— Это не подделка, милорд. Письмо настоящее.

— Не слишком верится, что мой горе-братец способен на подобное, но… Не важно. Думаю, есть люди, которые не захотели бы прочесть это письмо — правда в нём или ложь. Осталось устроить так, чтобы письмо попало в нужные руки.

— Анна, милорд. Любовница короля.

Виктор хмыкнул и, отложив письмо, вернулся к окну.

— Анна Бомон… Думаешь, она настолько ненавидит короля?

— Думаю, вы сумеете её уговорить.

2. ГЛАВА 2. Сожжённое письмо

Анна сидела в парке, глядя на берег пруда, и потягивала чай из нового сервиза, привезённого накануне из далёкой восточной империи и подаренного ей королём. Подаренного, чтобы загладить вину, как понимала это Анна. Потому как монарх уезжал с новой супругой на южное побережье, чтобы в сравнительном тепле любоваться красотами природы — и размножаться. Будто бы Генрих в самом деле верил, что может обзавестись наследником.

Анна не ревновала. Ну, разве что, чуть-чуть. В отличие от монарха она не могла позволить себе ни женщин, ни мужчин — вообще ничего, что заставило бы Генриха усомниться в его исключительности. Она выучила этот урок хорошо после того, как Генрих обвинил в колдовстве несчастного цветочника, которому вздумалось подарить Анне тюльпан.

Теперь, по крайней мере, Анна точно знала, как избавиться от нежелательного человека: достаточно оказать ему совсем небольшое внимание — и тот обречён.

Анна не знала, радует ли её такая власть. Она видела, как загораются глаза короля, когда тот смотрит на неё. Генрих становился безумным, и поначалу это безумие пугало — но затем Анна привыкла, стала видеть в нём своеобразный комплимент.

Она знала простые правила, позволявшие управлять королём, и не нарушала их без надобности, потому была полностью уверена в том, что судьба её сложится просто прекрасно. До тех пор, пока во дворце не заговорили о Лукреции.

Но ни Лукреция, ни король не занимали её мысли в послеполуденный час, когда она сидела в одиночестве на берегу пруда.

Так же, как и неделю назад, Анна думала о брате короля, которого видела единственный раз в жизни, но запомнила так отчётливо, словно тот выражал ей почтение каждое утро.

Анна догадывалась, что это внезапное и бесперспективное любопытство не доведёт до добра, но была уверена, что расплачиваться придётся Виктору, а никак ни ей.

И потому, когда из тени шпалерника появилась бесформенная фигура в плаще с гербом герцогства Корнуолльского, Анна не чувствовала беспокойства — только смутное удовлетворение от того, что её мысли обретают плоть.

— Ваша милость, — появившийся юноша глубоко поклонился.

Анна внимательно рассматривала его, и не думая отвечать на приветствие.

У Мишель — а это была она — были рыжие волосы, достигавшие плеч, которые никому не позволили бы догадаться о её знатном происхождении. Как и Анна, она не носила парика, и так же, как Анна, обладала бледно-голубыми, свойственными коренным жителям Кариона глазами. Она была так же невысока ростом, но держалась гордо, и чем больше Анна находила в ней сходства с собой, тем большую неприязнь испытывала к незнакомке.

— Я не принимаю после трёх, — сказала баронесса сухо. Это было правдой. Анну часто тревожили с вопросами, которые следовало задать самому королю, но которые Генрих вряд ли стал бы выслушивать от чужих людей. Анна считала разумным уделять часть дня общению с этими людьми, не испытывавшими ни грана симпатии к ней лично, но изо всех сил старавшимися изобразить его на своих алчных лицах. И всё же после трёх она не принимала, потому как общение с несимпатичными ей людьми после обеда плохо сказывалось на её пищеварении.