В самом начале, в разделах ПОСВЯЩЕНИЕ, ТЕАТРАЛЬНАЯ ПРЕЛЮДИЯ, ПРОЛОГ НА НЕБЕ мною эксплуатируется нерифмованный, так называемый «белый стих», местами «разбавленный» рифмой. Такой приём помогает раскрыть подготовительный этап сценической трагедии, когда уточняется сюжет, намечаются основные идеи, закладывается главная интрига произведения. Постепенно предсценический театральный хаос идёт на убыль, рифма последовательно наращивается и начинает работать в полном объёме в основной части повествования.

Нужно отметить, что в трагедии И.В.Гёте встречается далеко непоэтический пассаж, написанный в стиле «свободного стиха», так называемого «верлибра» (по сути прозаического изложения), когда его герои возвращаются с пиршества ведьм с горы Брокен на землю, паря в воздухе на волшебных конях. Понятно, что поэт использует верлибр, для того чтобы показать без поэтических прикрас противоречивое душевное состояние Фауста, его внутреннюю рефлексию. Я позволил себе перевести данный отрывок в стихотворной форме, чтобы не выбиваться из общей рифмической картины повествования.

Я убеждён, что развитие поэзии зависит прежде всего от рифмического потенциала языка. К тому же, довольно часто поэта подводит к оригинальной мысли рифма, а не мысль ищет подходящую рифму. Проще говоря, это путь от рифмы к мысли. К сожалению, переводчику приходится действовать в точности до наоборот – он идёт от мысли к рифме.


Доктор филологических наук,

профессор А.И.Фефилов


Посвящение

Покачиваясь, расплываясь на лету
вы вновь ко мне парите, привидения,
В потухшем взоре моих глаз
вы проявляетесь не в первый раз.
Не попытаться ль мне, пожалуй,
вас удержать на этот раз?
Я чувствую, как сердце бьётся
и снова грёзам предается.
И вот вы все предстали предо мной.
Ну, хорошо, я в вашей власти!
Вы словно дымка, утренний туман,
окутали меня, толпясь. И страсти
в груди моей вдруг разом всколыхнулись,
как в юности, в далеком прошлом.
Я ощутил вокруг меня дыханье волшебства.
Вы принесли с собой видения дней минувших.
И лики, сердцу милые, взмывают ввысь.
Так в сказах древних, и в преданьях,
полузабытых, чувства воспевались
любви и дружбы. Становится печаль
всё ощутимей. Слезоточат мои глаза.
И плач заблудшей в лабиринтах жизни
застывшие воспоминанья оживляет
о добрых людях, живших до меня,
но разуверившихся в счастье,
и канувших бесследно, в никуда.
Они уже не слышали мелодий,
что позже прозвучали для других.
Их души не воспримут и тех песен,
которые я исполнял для них.
Распался тесный круг друзей моих.
Умолкли навсегда чарующие звуки.
Мой стих звучит для уличной толпы,
что громко рукоплещет, но не внемлет.
И я испытываю горечь в глубине души.
Поэзия моя, кому-то вдохновенье,
из памяти времен сойдет на нет.
Пройдет эпоха – стих мой стихнет.
И канет в Лету песнь моей души!
Завладевает мною светлая печаль,
томление по царству разума и духа,
где чувствуешь покой и важность,
где в атмосфере благостной звучит
мелодия любви, ритмическая песнь,
подобная звучанию арфы эолийской,
ласкавшей сладостно слух эллинов.
Меня охватывает чудный трепет,
вновь по лицу сбегают капли слез.
А сердце, очерствевшее, смягчается,
стаёт добрее и светлее. Всё,
что я зрю сегодня, что имею здесь,
уходит прочь, и кажется неглавным,
Располагаясь, оживляя плоть
из бездны древности всплывает навь,
– Всё явное становится неявным,
а всё неявное приобретает явь!

ТЕАТРАЛЬНАЯ ПРЕЛЮДИЯ

Директор театра. Поэт. Комик.
Д И Р Е К Т О Р
Вы, двое, в трудный час хандры
ко мне на помощь приходили.
Озвучьте ваши ожидания,
скажите, что в краю немецком
хотели бы сей час услышать
и увидеть люди? И по душе ли
им и вам искусство наше?