– Понимаете, мы не представляем никакой угрозы – ни для кого. Что нам будет? Поговорят и отправят обратно. Не вижу других вариантов. Таня, ты не нервничай, перед лицом общей беды с нами ничего не сделают. Просто у них манеры такие – хотят поговорить – тащат на аркане, невелики птицы, подумаешь, академик и трое докторов, эка невидаль!

– Иван Палыч, Вы как хотите, но я попытаюсь удрать – при первом случае. – Тимур весь горел от возбуждения, но пытался говорить спокойно. – Неспроста они нас так выдернули, прямо тепленьких из кроватей. Они хотят нас заткнуть! Запрут под замок, сидите и пейте пилюли.  Чтобы опять всем врать. Опять что-то выгадывать, играть свою игру. А все должны быть заложниками в этой дурацкой игре, сидеть в прикупе. Да нет, хуже, ведь игра идет у них не на нас, людей, а на власть и деньги, привилегии и первенство. Чушь какая-то.

– Тимур, давай дождемся, когда с нами хоть поговорит кто-нибудь. Мы же ничего пока не знаем – кто, зачем, почему? – Женя был рассудительный и дисциплинированный человек, – именно таким и должен быть отшельник, чуть не двадцать лет проживший на крыше – если не мира, то страны-то уж  точно.

– Боюсь, Жень, после разговора будет поздно, – пробормотал Тимур, и не позаботился, чтобы собеседники его услышали.

Насколько он был прав, узнать можем только мы с вами, по закону литературных перемещений оказавшись самым преступным образом, без пропусков, допусков и мохнатого блата в кабинете, называть который непозволительно даже в полуфантастической повести. В таких кабинетах вместо обычных людей сидят, стоят и ходят не совсем обычные личности, а так называемые вип-персоны.  Они похожи на нас, но у них много и отличий. Внешне они покруче и понарядней. Запах у них специфический. А вот внутренне совсем на нас не похожи: склад ума не тот, манеры не те, ценности тоже, разговоры совершенно на наши не похожи, да и язык явно не предназначен для воспроизведения на печатной странице. Тем не менее, люди это великие, задачи ставят и решают гигантские, смотрят мудро и вдаль, и ногу ставят так, будто каждым шагом делают комплимент  Земле-матушке.

Ну, так вот, уж коли мы с вами взялись подслушивать, займемся делом. Один, который сидит, да еще к нам спиной, – не разобрать, кто такой, и говорит:

– Какие  к черту права, какого на хрен человека, ты хоть знаешь, сколько денег я уже вгрохал в предвыборную кампанию? Нет? А у кого я их взял, – ты тоже не знаешь? Да нам всем лучше типа аннигилироваться, чем проиграть, там шутить не умеют. – Это было сказано громко. –  Никакой огласки, чтобы муха не пролетела – ни туда, ни обратно!  – это было сказано потише. – Смотреть за ними в оба, не дай бог, опять надерутся, еще Кондратий хватит – слушай, а может их вообще – того, а? – нет человека, нет проблемы, ведь никто не знает, кроме них? – А это было сказано шепотом, может, мы с вами чего и не разобрали, а может, и просто ошиблись.

– Ну, типа мы знаем, – говорит другой, к нам лицом, но стоит в тенечке, и лица не разобрать. Что делать, придется считать обоих анонимами, – к сожалению, в арсенале литературной разведки нет пока еще таких фонариков, чтобы незаметно можно было бы посветить в лицо персонажу, да и крякнуть – батюшки святы, так ведь это же – ну вы понимаете… собственной персоной!

– Нет, себя трогать блин не станем, верно? Гы – гы! А с ними надо конкретно разобраться, просто втихаря, а исполнителей – на карантин, как раз месяца на три, пусть подлечатся. Перетерли? Давай, вперед, вечером доложишь. Придешь сегодня? У меня новая массажистка, японочка, 12 лет, от роду слепая. Ручки – просто бархатные. Ну, и все такое. Подарок, не скажу чей. Давай, подтягивайся.