– Жалкое зрелище, скажу я вам, Андрей Сергеевич: груды обглоданных костей, тучи мух, вонь несусветная. Словом, рассадник заразы. Не знал вашего мнения, а так бы, ей-Богу, спалил бы эти халупы.

В это время раздался стук, и в каюту капитана пожаловали почти полным составом господа. Вперед вышел старший офицер и, почтительно кивнув, улыбнулся. Улыбка была безупречной, под стать вычищенному и отутюженному вицмундиру, который Захаров, как, впрочем, и остальные, надел по случаю встречи с берегом. В светлых глазах его плясали лукавые огоньки, которые у старых и молодых матросов почему-то неизменно вызывали к нему симпатию.

– Андрей Сергеевич,– отчасти смущенно и сбивчиво начал он.– Дозвольте матросу душу отвести… Да и нашему брату не грех сердцем оттаять… Всё же такой путь, столько нервов… полагается.

– А людей не пропьем? – капитан оторвал взгляд от судового журнала, очередную страницу которого испещрял его беглый почерк, и отложил перо. Он удивленно смотрел на моряков, на Захарова, полное лицо которого теперь было торжественно и серьезно и не имело обычного на-дуто-строгого вида.

– Никак нет! – сорвалось с губ Мостового, тут же, правда, умолкшего под строгим взором Дмитрия Даниловича.– Выставим усиленный караул, ваше высокоблагородие. Бросим второй якорь. Я, знаете ли, склонен уверить вас, что зачастую предсказания… стало быть, события не сбываются именно потому, что были предсказаны.

Захаров добродушно склонил голову набок и ерзнул пальцами по пуговицам кителя.