– Да, они кровные наши враги, но для бледнолицых нет разницы между колошами и шехалисами. Так же, как для тебя нет разницы между родниковой и ключевой водой. Когда их большие крылатые лодки доберутся до нас, смерти и болезни придут на землю Береговых Людей. Поэтому берегись, Чокто! Белая Птица зла. Выпьет твою кровь. Или напустит болезнь, от которой зачахнешь…
– Почему зла? Она спасла меня. Я умирал от жажды, а она довела меня до воды.
Лицо вождя чуть посветлело, но густые, сросшиеся брови продолжали хмуриться.
– Боюсь за тебя,– хрипло, с суеверной нотой пробормотал Две Луны.
– Не бойся. Чокто отыщет ее… И приведет в твою барабору.
– Где ты найдешь ее?
– Не знаю,– сын Касатки неопределенно пожал плечами.– Белая Птица сказала, что мне надо ждать. Она сама найдет Чокто.
Оба замолчали, глядя на прогоревшие угли. Сердце старого вождя вдруг сжалось: тревога и страх охватили его. Белая Птица, пришедшая к Чокто во сне, была для него самой живой, настоящей колдуньей, которая собиралась тайными чарами отнять у него старшего сына.
Разговор затягивался, и Чокто, мучаясь от томительных пауз, принялся на специальном камне затачивать наконечники стрел.
– Зачем ты, отец, говоришь, что белые люди плохие? Они, как и мы… Кто любит чужаков, а кто нет. Но в серд-це ни у нас, ни у них нет ненависти. Мы бережем ее для врага. Разве Водяная Крыса не наш друг? Без него у шехалисов не было бы громовых палок и быстрого свинца…
– Да, это так,– Две Луны сделал глубокий вдох сквозь тонкие, как пергамент, ноздри.– Но вот что запомни! У меня только один язык, и я скажу правду: шехалисы не должны близко подпускать к своему сердцу Водяную Крысу и его людей. Их глаза прозрачны и изменчивы, словно весенний лед в стране атена53. А язык раздвоен и лжив. Шкура росомахи красива, но повадки ее черны.—Две Луны пожевал губами и сцепил зубы, точно воздержался сказать что-то еще.– Ладно, последуем совету жреца. Цимшиан прав, надо спросить Мать Касатку.
Старик придирчиво порылся в шкуряном мешке, где, сбившись в кучу, словно летучие мыши, лежало несколько пар новых мокасин, и выбрал какие попроще.
* * *
В эту ночь Чокто опять уходил из стойбища и лежал на прохладных мехах. В расщелинах скал и далеких фьордах стонали ночные ветры, и духи гор переговаривались между собой, но сколько ни пытался Чокто понять их язык, у него не получалось. Где-то в предгорьях завыл волк, и другой брат отозвался ему, и еще один, и их песня волнами прокатилась по молчаливому берегу.
Чокто прислушивался к ночи, плотнее заворачиваясь в медвежью шкуру. С морскими ветрами до него донесся – он это слышал и не слышал – нежный голос, летящий с неба: «Жди меня, Чокто… Я скоро сама приду к тебе…» Он попытался поймать неведомую птицу, но пальцы его схватили лишь голубой дым. Туман проплыл над головою. Видение исчезло, и уж совсем из небес долетел головокружительный крик: «Жди меня!.. Я скоро сама приду к тебе…»
Глава 5
Оба шлюпа, спущенные за пресной водой, благополучно вернулись. Люди были радостные, в бочках плескалась родниковая вода, долгожданная земля вселяла надежду. Гергалов чин по чину отчитался Преображенскому, что видел на берегу, что привлекло внимание.
Сказывал, что людей приметить не удалось, зато четверо матросов, отпущенных пострелять дичь, обнаружили в глубине леса две брошенные хижины, или, лучше сказать, шалаши. Те стояли бок о бок в траве, окаймлявшей белые камни, и вызвали у матросов живой интерес. Над хижинами, защищая от ветра и дождя, низко нависали тяжелые ветви деревьев, совсем лишая солнечных лучей. Жилища эти были похожи друг на друга как два птичьих гнезда и, по мнению видевших их, отличались удивительной проч-ностью и простотой конструкции. Невысокие, вырезанные из молодых деревьев жерди были воткнуты в землю и образовывали круг десять футов шириной. Их гибкие верхушки согнули и связали все вместе сыромятными ремнями. Сверху каркас был покрыт шкурами и густолиственными ветвями какого-то дерева, весьма похожего на клен. По бокам жилища были утеплены дерном и сеном на высоту в фут.