— Мне жаль, что жизненные обстоятельства научили тебя этому.

— Жизнь всех учит именно этому. Просто кто-то не хочет учиться, — сказала я голосом победителя в этом споре.

Глупая девочка ещё не знала, что у подлинных чувств срок годности — вечность. И у любви, и у дружбы, и у страсти; да у всего. Если это то, что оказалось в сердце — это навсегда.

Ираклий встал с места.

— Поеду к Тамаре, — сказал, отряхнувшись. — Оставлю тебя наедине с собой.

И не дав возможности что-либо ответить, развернулся и ушёл.

На душе у меня скребли кошки. От чего-то сильно хотелось плакать. Не было радости от победы в этом разговоре.

Я пролежала в поле ещё около часа. Пыталась насладиться рассветом и новой книгой, взятой в библиотеке. Но волнение в груди не давало мне расслабиться и успокоиться. Я хотела пойти к Ираклию и убедиться, что всё между нами хорошо, несмотря на наш разговор.

Вернулась домой и застала его во дворе за столом. Он изучал какие-то документы.

— Ты вернулась, дорогая? — радостно произнесла бабушка, выйдя на крыльцо с тарелкой пирожных. — Сейчас заварю тебе чай.

Ираклий посмотрел на меня исподлобья, но быстро вернул взгляд на бумаги. Внутри всё сжалось сильнее.

— А что тут делает твой внук? — отшутилась я.

— Помогает разобраться со счетами. Раньше всем этим занимался твой дедушка.

— Спасибо тебе, — обратилась к парню и села рядом с ним. — Не хочешь выпить чай?

— Мы уже выпили, — бросил мне в ответ.

— А со мной за компанию? — улыбнулась, посмотрев на него с надеждой во взгляде.

Я не хотела находиться с ним в плохих отношениях, как и не хотела этой неопределенности между нами. Это грызло меня изнутри.

— Если только за компанию, — ответил он, не поднимая глаз.

Бабушка вошла в дом и вернулась через несколько минут с чайником и двумя кружками.

— Вы не обидитесь, если я пойду на завтрак к тёте Свете? — спросила она у нас. — К ней приехали гости, и они пригласили меня к себе.

— Если тётя Света испекла свой фирменный медовик, то без его кусочка не возвращайся, — широко улыбнулся Ираклий.

Они подмигнули друг другу, и бабушка ушла, оставив нас наедине.

Какое-то время между нами нависала неловкая тишина. Ираклий прятался за бумагами, я делала вид, что завтракаю.

— Всё ведь хорошо у нас? — не удержавшись, спросила я, разливая чай по чашкам.

Он поднял на меня взгляд и какое-то время молча смотрел в глаза.

— Я не хочу, чтобы мы были в ссоре. Мне это не нравится, — добавила я.

— Мы не в ссоре. Всё хорошо.

— Честно? Просто на тебя не похоже, что ты сидишь рядом со мной и молчишь.

— Просто сейчас я хочу тебя поцеловать, обнять и говорить только о том, что было тем вечером. Если что-то из этого списка ты готова сделать, давай, — с привычной ему лёгкостью, произнёс он.

А я смутилась и, покраснев, спрятала взгляд. Сейчас забавно вспоминать себя такой маленькой, невинной и испуганной собственными чувствами.

— Ты судишь обо всём, исходя из опыта своих родителей, ­­— добавил он, когда заметил, что я не могу подобрать слов для ответа.

— Так и есть. Я помню, как мама была счастлива рядом с папой. Он заботился о нас. Всегда обнимал и целовал. Водил меня на разные секции. Это он привил мне любовь к бальным танцам. Не помню случая, когда он повышал на меня голос, тем более, поднимал руку. Я даже не знала, что такое возможно в семьях. Он был прекрасным отцом. Да и мужем, наверное, тоже, раз мама всегда улыбалась рядом с ним. Она всегда с нетерпением ждала выходных, чтобы пойти вместе гулять. А потом он резко исчез. Нашёл другую. Будто бы и не было нас с мамой. Просто раз и больше не любит. Не хочет видеть нас, не хочет обнимать, целовать. У моих родителей истёк срок годности любви друг другу и ко мне. И как мне верить в другую реальность, если моя такая?