Вспоминался мне и другой Город, в который я когда-то был влюблен, – он дал мне новый смысл существования и, как мне казалось, помог навсегда оставить свое прошлое и идти дальше. Но Синий Город или Кобальтовое Море, а быть может, само песнопение, которое постоянно доносилось до нас из Храма, наводили меня на переосмысление всего, что со мной произошло, показывая витиеватое устройство моей жизни снова и снова.

Каждый день, встречая на берегу свой «кобальтовый рассвет», я вспоминал все, что пережил за эти годы, часто спрашивая себя о том, надо ли мне было проходить всё то, что я прошел? И если да, то для чего?

Я часто видел Тебя в храме, где Ты была особенно задумчива, и, несмотря на все, что было раньше, я благодарил Тебя за то, что Ты позволила мне быть счастливым. Ведь когда мы встретились впервые, все обстояло совершенно иначе…

Легкий поворот калейдоскопа, и самоцветы меняют узор…

Сквозь страшную боль и собственное бессилие, я увидел Твое лицо, Твою улыбку, с которой Ты в одночасье лишила меня всей семьи, погребая под обломками горящего дома мое прошлое….

Ты улыбалась, когда огонь поглощал все, что было мне дорого. Пламя уничтожало целый мир, мой мир, все, что у меня когда-либо было и что уже никогда не вернуть.

Надругавшись ржавым гвоздем на доске моей памяти, Ты вычеркнула все, что было «до», не оставляя надежды на «после».

Возле этого Костра Безумия я видел в Твоих глазах азарт, а на лице – все ту же улыбку – улыбку, с которой Ты обрекаешь нас на вечные поиски и отчаянную надежду когда-нибудь встать перед Тобой на колени и вымолить себе прощение… и свое счастье…

Мне все еще казалось, что я слышу крики о помощи, хотя и понимал, что это невозможно и ни у кого из тех, кто был внутри, не было ни малейшего шанса выжить, как бы они ни кричали…

Матушка, отец, сестра…

Я хотел погибнуть вместе с родными, но меня крепко держали, чтобы я не прыгнул в горящий дом, и все, что я мог делать, – это, глядя на бушующее пламя, истошно кричать, как будто этим криком я мог что-то исправить. Я уже ничего не чувствовал и почти не слышал себя, но все еще продолжал выть от дикой, невыносимой боли…

…Я умолял Тебя остановить это безумие, вернуть мне семью, мой дом, то кем я был… Но Ты меня не слышала. В этом сплошном мареве горя и отчаяния мой голос был для тебя просто звуком. Пустым и бессмысленным.

Я кричал до тех пор, пока боль не сомкнулась у меня между лопатками. Разрастаясь, она скрутила все нутро и, сделав неожиданный вираж, вцепилась в горло. Сквозь потоки ледяных слез на пылающем от жара лице я пытался прошептать имена своих близких, но не мог выдохнуть ни единого слова. Я хотел попрощаться с ними, но, открывая рот, издавал лишь булькающие звуки и был похож на заплаканную рыбу… Мы не можем видеть слез рыбы, умирающей на суше, как и рыбы не могут видеть слез тонущих людей…

Я понимал, что все изменилось навсегда и что ничего и никогда не будет по-прежнему, но не знал, как это принять и что с этим делать… Все это необратимо застыло в памяти и настигло меня в ту ночь, когда я впервые встретился с Тобой…

…Ночь постепенно отпускала свою темную хватку, и я бы хотел, чтобы все это оказалось жутким сном. Но рассвет неумолимо просачивался сквозь серое небо, безжалостно обнажая весь ужас произошедшего ночью. Земля все еще клубилась белым дымом неостывшего горя, и я по-прежнему не мог говорить. Мне было шесть лет, и, кроме детства, хоронить было нечего…

Ты швырнула мне в лицо перчатку отрочества, выбросив на улицу, научила ненавидеть и не доверять, скитаться в трущобах человеческих отбросов, частью которых стал и я сам…