В перерывах между вождением Дома я видел как Филин старательно, день за днем делал скворечники, словно выполнял поставленную перед собой задачу или следовал необъяснимому зову души – сделать сотни, а может быть, и тысячи убежищ для пернатых. Его скворечники были устойчивы почти к любым погодным явлениям и помимо всего – необыкновенно красивы. Круглые, прямоугольные, квадратные, – Филин самозабвенно выкрашивал их в яркие цвета, отпугивая такой пестротой хищников. Предварительно изучив местность, на которой обитали те или иные птицы, он делал скворечники именно для них, учитывая их предпочтения. Прибивал жердочки разной длины, выше или ниже, делал не один, а несколько входов, сверлил дырки на дне или приколачивал какие-то ступеньки, словом, устраивал лучшее жилье, какое только могли себе представить эти птицы. По готовности такого домика, Филин уходил в лес, подальше от дороги, и устанавливал свой подарок. Для этого он пользовался механическими складными руками, сделанными Профессором. Они вытягивались на невероятное расстояние, могли достичь почти любую высоту, давая возможность прикрепить скворечник к стволу в самом труднодоступном месте. Помимо всего Филин учитывал такие нюансы, как размещение скворечника в определенном направлении и под определенным углом, чтобы в него не сильно задували ветра, и не заливалась дождевая вода, а также обязательно учитывал положение относительно солнца, чтобы внутри домика птицы не страдали от жары. Будто бы в Филине жил дух его собственной птицы. Профессор когда-то рассказывал мне, что народ Филина верил в духов. Конечно же, больше всего я хотел знать, как и почему Филин оказался в доме Профессора, но все еще ничего не мог спросить…

Проходя мимо закрытой двери комнаты Филина, не желающего впускать меня в свое пространство, я вспоминал свою сестру. Как передо мной Филин – я закрывал дверь своей комнаты перед ее носом, и малышка оставалась за пределами своих надежд, грустная и отвергнутая мною. Еще какое-то время я слышал ее тяжелые вздохи и знал, что если прямо сейчас открою ей, она, смахнув с лица печаль, а возможно уже навернувшиеся от обиды слезы, улыбнется, быстро усядется на стул и будет радостно болтать маленькими ножками, наблюдая за тем, что я делаю. Но тогда она меня раздражала: слишком игривая, слишком глупая, слишком липучая. Она мне надоедала. Теперь же, стоя возле закрытой двери Филина, я понимал, что ей просто не хватало друга, брата, как и мне сейчас.

Шрамы от Пуговицы на моих ладонях уже зажили, и я катался на своем любимом велосипеде каждый день, освоив самое сложное вождение «без рук», бесконечно гоняя Странника даже просто вокруг Дома, когда мы делали остановки. Ларго от радости такой компании всегда бряцал нам каким-нибудь железом в знак приветствия, а я, отпуская руль, хлопал в ладоши или махал ему в ответ.

Однажды Профессор, наблюдая за нами, ушел на некоторое время в мастерскую, а когда вернулся, за его спиной раздалась звонкая металлическая трель. Мне показалось, что это колокольчик, но звук был близким к механическому.

– В какой руке?

Я показал на левую и угадал. Это был велосипедный звонок. Оттягивая пальцем железную лапку, Профессор негромко в него зазвонил и улыбнулся своей лучезарной улыбкой.

– Тебе нравится этот звук? Это удивительное «дзинь»?

Он смотрел на меня, прямо в глаза, куда-то еще глубже, и я, как всегда, раскрывался ему навстречу всей душой, испытывая необыкновенное счастье…

Профессор протянул мне звонок, который вдруг сверкнул знакомым мне блеском. На верхней части его полусферы была закреплена моя Пуговица, которую я ему подарил…