– Да, жалко мальчишку… Ладно, невеста, пошли учебники листать.

Поздно вечером, когда укладывались спать, бабушка, убирая фату и прищепки, понюхала Сашкины волосы:

– М-м… Как же ты вкусно пахнешь, Санечка.

– Чем пахну? – удивилась та.

– Хорошей девочкой, – улыбнулась бабушка, – когда мать принесла тебя с роддома, я развернула тебя и понюхала, как сейчас, твою головку… ни одна девочка не пахнет так вкусно, как ты.

– Просто, я твоя, – сонным голосом сказала Сашка и, порывисто прижавшись, обняла бабушку, – знаешь, я, наверное, не пойду замуж, я с тобой всегда-всегда жить буду. Вот школу закончу, и мама меня навсегда к тебе отпустит… Мы каждый день будем печь пончики и спать рядышком… Я только Мурзика заберу, – проговорила она и заснула.

Бабушка нежно поцеловала ее спящую головку и тихо сказала:

– Спи с Богом и выздоравливай… невеста моя.

Облетали листочки календаря, которые Евгения Васильевна аккуратно обрывала, заходя утром на кухню.

Пролетело несколько лет. Сашка уже училась в старших классах и готовилась к экзаменам. Уроки, занятия в музыкалке, бассейн, танцы, экзамены – всё это вихрем кружило её, неделя за неделей. Она всё реже и реже заходила к своей бабуле.

– Бабуль, привет! Нет, не зайду сегодня, – громко говорила она в телефон, идя по улице, – спешу на занятия…

Но обходиться долго без своей закадычной подруги она не могла. Сашка сейчас находилась в таком «золотом периоде», нежно именуемым трудным подростковым возрастом. И когда на её светлую голову обрушивались настоящие трагедии, она в самом мрачном расположении духа появлялась на пороге у Евгении Васильевны.

– Бабуль! Ты дома?

– Ах ты, Господи! – неслось из кухни или из комнаты, откуда выбегала Евгения Васильевна, слыша родной голос, – Санечка, ты? А чего не предупредила? Я тебя сегодня и не ждала. Ну, заходи, заходи, милая. Пойду чайку тебе сразу поставлю.

Сашка медленно сняла пальто и шапку и засеменила к бабушке на кухню.

Она сидела на своём любимом месте у окна, положив ногу на ногу и, нервно барабаня пальцами по столу, смотрела в свой телефон. Евгения Васильевна знала, что в такие минуты к ней лучше не приставать с разговорами, а дать время остыть, успокоится и тогда уже поговорить по душам.

– Пишет там кто-то тебе? – спросила она, ставя перед Сашкой заварник с её любимым зелёным чаем.

– Нет, я просто в инстаграмме фотки смотрю, – буркнула Сашка.

Стоя у плиты Евгения Васильевна спросила:

– Санечка, а почему название такое странное – «сто грамм»? Они что, лучше ничего придумать не могли?

Сашка громко цокнула и закатила глаза.

– Бабушка, ин-ста- грамм, – подчеркивая каждый слог с раздражением, сказала она, – мне уже перед подругами стыдно, когда к тебе вместе заходим, ты все слова коверкаешь… И называй меня, пожалуйста, при них Александра. Надо мной все уже смеются «Са-анечка», – передразнила она и тоном учительницы пояснила, – Инстаграмм – это сеть такая, где фотки красивые выкладывают. Запомни уже!

Евгения Васильевна, делая вид, что не замечает её бурчания, поставила перед ней горячие пирожки.

– На-ка, ешь, Александра! И убери со стола эту заразу, – она забрала из её рук телефон, положила его на холодильник и проворчала, – в туалет уже без него сходить не можете.

И присев у стола спросила:

– Ну, выкладывай, что стряслось у тебя? Ты же не из-за фоток этих расстроилась? – и она взмахом головы показала в сторону телефона.

– Ничё не стряслось, – сказала Сашка, но горячий чай уже отогрел её раненую душу, и слёзы прозрачными бусинками покатились по щеке, утопая в горячем чае.