Я не проработала и недели, когда это случилось. Была суббота. Из приемного покоя примчались санитары и принялись кричать, чтобы Эдди готовил свой аппарат. У Хардбинов случилась заваруха, привезли парочку. Впрочем, к этому все были привычны. Эдди только спросил, насколько дело спешное, и не нужна ли ему будет помощь, чтобы зафиксировать их перед рентген-аппаратом. Те сказали: одному нужна, другому нет. То есть один из них горяченький, а другой – совсем холодный.

У меня не было времени подумать, что это значит, потому что в эту же секунду в кабинет ввезли кресло-каталку, на которой сидела Джолин Шэнкс, а точнее – Джолин Хардбин; вслед за ней, как я успела увидеть, везли носилки на колесиках; их оставили в коридоре. Джолин выглядела как героиня фильма, смотреть который ну совсем не хочется! С правого плеча через всю грудь у нее тянулся мокрый язык кровавого следа, лицо и губы были белее полотна, и ее большая физиономия выглядела как кусок бледного теста. Тем не менее, она ругалась и всячески сопротивлялась, и не было похоже, что она собирается отдать концы. Когда я взяла ее за запястье, чтобы помочь встать с каталки, ее рука вывернулась из моей хватки, словно стальной канат. Джолин была явно не в себе, потому что кричала, как бы обращаясь к кому-то, скорее всего – к Ньюту:

– Не смей этого делать!

И, после короткой паузы:

– Иди и прибей своего папашу, если уж на то пошло! На него злись, а не на меня!

Неожиданно она затихала на мгновение, и потом все начиналось по новой. Мне было страшно интересно – а какое отношение ко всему этому имеет папаша Ньюта?

Где-то на подходе был доктор Финчлер, но сестра Маккуллерс уже успела осмотреть Джолин, и все оказалось не так плохо, как можно было подумать на первый взгляд. Кровь остановилась, но нужно было дождаться снимков, чтобы посмотреть, как прошла пуля и не раздробила ли она чего-то важного по дороге. Я взглянула на Эдди – вдруг он заставит меня переодевать раненую в больничный халат, сняв с нее заляпанные кровью блузку и лифчик. Не могла не думать про кровавые пятна, я ведь всю жизнь помогала убирать. Но Эдди отрицательно покачал головой – раненую сейчас лучше поменьше крутить, а доктор сам разберется, где там на снимке крючки, а где застежки.

– Вам повезло, что стрелок он никудышный, – говорил Эдди, вытягивая руку Джолин на столе рентген-аппарата. Его слова в сложившихся обстоятельствах мне показались излишне грубыми, но, в конце концов, это же был Эдди. Я держала Джолин за локоть, стараясь не причинить ей лишней боли, но бедняга была в истерике, сопротивлялась и никак не хотела заткнуться. Мысленным взором я видела всю сцену как бы со стороны: я, в своем свинцовом переднике, стою над Джолин и держу ее – словно мясник, удерживающий теленка на пути его превращения в бифштекс.

Потом Эдди сказал, что мы закончили, и, занявшись проявкой снимков, велел мне отвезти Джолин в соседнее помещение и подождать – если во время рентгена она двигалась, снимки придется переделать. Я, было, направилась туда, но Эдди крикнул санитарам, чтобы те везли второго, и, подведя укрытые простыней носилки к столу, они принялись перекладывать на него неподвижное тело – так, словно накрывали стол к обеду. Я остолбенело смотрела на происходящее и очнулась лишь тогда, когда Эдди крикнул, чтобы я увозила Джолин, потому что этого типа держать не нужно, ибо он никуда не рвется, а снимок для дознавателя из полиции он сделает и без моей помощи. Я слышала Эдди, но не могла отвести взгляд. Может быть, я тупая? Но до меня только тогда дошло, что это был Ньют.