– Фашисты, четырнадцать, один.

– Начали! Выстрел!

На их головы обрушился разрывающий уши грохот, огонь, дым и удушающая вонь сгоревшего пороха. Перед глазами у Наташи всё перевернулось с ног на голову. Она рухнула в грязь от ужаса и шока, забыв про сценарий, про то, где находится, даже про Ирочку. Фашисты продолжали палить в лежащие тела. Но звуки выстрелов были едва слышны. Потом издалека донёс ся голос:

– Стоп! Снято!

Массовка зашевелилась. Люди оживали и поднимались из грязи. Наташа открыла глаза и увидела перекошенное от страха лицо дочери. Ирочку мелко трясло. Выглядело так, будто она подавилась. Казалось, вот-вот закатит глаза и перестанет дышать. Надо было что-то срочно сделать. И Наташа дала ей лёгкую, почти незаметную пощёчину. Это сработало. Ирочка взвыла. Наташа прижала её к себе и подумала: «Ну, суки, вы мне за это ответите».

Пока другие выбирались из ямы медленно, то и дело поскальзываясь, злая Наташа выбежала быстрее всех. Кузин о чём-то докладывал в рацию.

– Я оглохла! – заорала Наташа.

Ирочка взвыла ещё громче.

Кузин поморщился и опустил рацию.

– Галь, а ты чего, беруши не раздала?

Галина Антоновна пожала плечами.

– Так я чего… У меня и нет. Мне никто не сказал вообще, что надо.

Кузин кивнул.

– Если мой ребёнок станет заикой, я вас поубиваю! – сказала Наташа, прислушиваясь к собственному голосу. Было ощущение, что слова выходят из головы с большой задержкой.

– Да не станет он никем, – сказал Кузин раздражённо. – Никаким заикой. Успокойтесь уже. И не орите тут. Сами согласились сниматься. Вас никто насильно не тянул.

– Куртку отдайте. И отвезите нас в город.

– Съёмка ещё не закончена.

– Вы издеваетесь?

– Мне больше делать нечего? – устало спросил Кузин. – Да не волнуйтесь, сцену расстрела сняли. Больше стрелять не будем. Только снимем, как вас закапывают. Это быстро.

– Там холодно. Мой ребёнок заболеет. И я заболею.

– Не заболеете. Ещё никто не болел.

– Откуда вы знаете?

– Знаю, и всё. Тем более, сейчас можете погреться, чаю попить. Можно и покрепче. Можно даже растереться. У нас спирт есть.

– Я не пью.

– Зря.

– Идите к чёрту!

Наташа пошла прочь, покачивая Ирочку, которая продолжала реветь. От злости она даже забыла про больные ноги. Кузин что-то крикнул в спину. Потом её догнала Галина Антоновна и приобняла за талию.

– Натусик, ну, ты чего? Это же кино! Волшебный мир кино! Ты в кино снялась! Представь, сколько народу тебя увидит. А вдруг тебе предложат ещё сниматься. Может, роль со словами даже.

– Отстаньте, – сказала Наташа.

В горле у неё стоял комок.

– Ну, прекрати, сейчас погреемся, передохнём, быстренько снимемся и всё, поедешь домой, к мужу.

Наташа разрыдалась. Теперь Ирочка её успокаивала, гладила по щекам и говорила:

– Мамочка, успокойся, не плачь, пожалуйста, очень прошу, умоляю, не плачь, мамочка, пожалуйста…

– Какая добрая, милая девочка, – сказала Галина Антоновна и всхлипнула.

В автобусе Наташа немного успокоилась. Села подальше от всех с пластиковым стаканчиком чая, который принесла Галина Антоновна. Слух потихоньку восстанавливался. Другие актёры массовки жрали бутерброды и обсуждали съёмку.

– Громко было, да, – сказал бодрый старикан. – Я думал, может, просто ружьями потрясут, а потом на компьютере выстрелы пририсуют. Ан нет. Всё натурально. Как в жизни.

Наташе неприятно было находиться рядом с этими людьми. Никто из них ей не помог, не поддержал и не утешил. Только смотрели. И наверняка ухмылялись, злорадствовали. Сволочи. Враги.

С улицы раздался крик:

– Говно привезли!

– О! – сказал тип, похожий на алкаша, и поднял вверх указательный палец.

Пришла Галина Антоновна.