Очевидно, Дениз надеялась на добрую волю Первой Жены больше, чем сама Полин.

– Кроме того, – продолжала она, – ты подумала, как будет чувствовать себя твой дядя, если с тобой что-то случится?

– Дядя Луи был очень добр ко мне, – сказала Полин, – но я все равно всего лишь внебрачная дочь его брата.

– Не говори так. – Глаза Дениз наполнились слезами. – Луи рассказывал мне о твоих родителях. Твой отец очень любил твою мать и хотел жениться на ней, но семья не позволила.

– Дядя никогда не говорил мне об этом. Первая Жена сказала, что моей матери нужны были лишь деньги отца.

– Семья твоей мамы была очень хорошей, но их постигли тяжелые времена, – сказала Дениз. – У нее не было никакой возможности содержать себя, кроме… ну… Луи видел ее всего раз. Он сказал, что она была милой и воспитанной, они с твоим отцом явно любили друг друга. Она не показалась Луи охотницей за деньгами.

– Возможно, поэтому дядя согласился взять меня к себе. Он действительно был знаком с мамой.

Но Полин так хотелось узнать о своих родителях от Луи, а не от Дениз.

– Молодой женщине небезопасно отправляться одной в зону боевых действий, – заключила Дениз.

– Нуаель не зона боевых действий. Там по-прежнему живут обычные люди. Китайский госпиталь и лагерь не организовали бы там, если бы это было небезопасно.

– Ты понимаешь, о чем я. Молодая китаянка однозначно привлечет уйму внимания, причем не в самом приятном его проявлении. – Дениз сделала паузу и затем продолжила: – Ты уверена, что не можешь отказаться от брака?

– Если я так поступлю, дядя меня выгонит, – сказала Полин, – или, что еще хуже, отправит обратно в Китай. Так или иначе, я не выживу.

Найти работу в Париже у нее не выйдет. Никто из китайской общины не даст Полин и шанса доказать свой профессионализм, после того как она ослушалась своего дядю. Да и ни один уважаемый французский работодатель не взял бы ее на работу. Правда, во время войны на фабриках стали нанимать женщин, однако платили им значительно меньше, чем мужчинам за то же количество работы. Профсоюзы же выступали против того, чтобы женщины и иностранцы отнимали рабочие места у честных тружеников. Полин платили бы даже меньше, чем француженке, при условии, что ее вообще взяли бы на работу.

– Твой дядя оставил тебя на мое попечение на время своего отсутствия, – сказала Дениз после долгого молчания, – и я запрещаю тебе ехать в Нуаель в одиночку. Напиши Тео, в штаб-квартиру Китайского трудового корпуса. Надеюсь, что письмо от него уже в пути, где бы он сейчас ни был.

Выражение лица Дениз изменилось. Гнев ушел, осталась только печаль. Дениз любила Полин и Тео, Луи тоже ей очень нравился. Но его благосклонность имела для нее большое значение.

– Хорошо, Дениз, – коротко ответила Полин. – Ты права.

Она не стала раскрывать Дениз свои планы. Полин не хотела, чтобы вина за ее поступок легла на любовницу дяди.

Полин выглянула с балкона и увидела, как Дениз остановилась на тротуаре и, дождавшись мадам Жирар, отправилась вместе с ней в церковь. Каждое воскресенье они посещали службу, во время которой священник произносил молитвы за мужчин из прихода, сражавшихся на фронте. В том числе и за сына мадам Жирар, Армана. Полин тоже молилась за друга детства, но не в церкви. Она зажигала благовония богине милосердия на маленьком алтаре. Полин делала это, хотя сомневалась, что богиня властна над тем, что происходит за пределами Китая.

После того как Полин настроилась не спорить и не делиться с Дениз своими планами, решимости касательно самостоятельного отъезда из Парижа немного поубавилась. Уверенности Полин хватило ровно на то, чтобы купить билет до Нуаель-сюр-Мер. Она никогда не выезжала из города, никогда не выходила за пределы знакомых бульваров, за мерцающий изгиб Сены. Прибыв в Нуаель, Полин должна была добраться до офиса Китайского трудового корпуса и найти человека, который мог бы рассказать, где работает Тео.