– Стрелу дай, – я взял в руку готовый к стрельбе лук. Парень с круглыми глазами подозвал слугу, показывая мне различные стрелы. Все были тростниковыми, на конце только имелась небольшая деревяшка, в которую воткнут каменный наконечник.

«Бл…ть здесь же ещё и железа нет», – вспомнил отчётливо я, что нахожусь в бронзовом, а если быть совсем уж точным, то в медном веке.

Рука взяла самую привлекательную стрелу, наложила его на упор, затем я плавным, но одним слитным движением поднял лук, натянул тетиву и отпустил её. Толстый жгут высушенных и обработанных жил больно ударил по пальцам, так что я чуть не взвыл от боли, но марку пришлось держать, поэтому я поморщился, лишь глядя на самую дальнюю мишень, в которую попала стрела, словно показывая, что не сильно доволен выстрелом.

– Скукота, – я вернул лук парню, – что там с колесницами?

Один из слуг бросился к мишени, и вскоре принёс обломки её, трясущимися руками отдав Меримаату. При этом он наклонился и тихо ему что-то сказал. Парень снова округлил глаза и подошёл пошептаться с моим воспитателем.

– Вы чего там шепчетесь? – недовольно спросил я. – Или вас поставить вместо мишеней?

– О, бог Монту, – Бенермерут низко поклонился, – мы просто обсуждаем, что сказал слуга, не более того.

Я сделал скучающее выражение на лице, и он поторопился объяснить.

– Слуга сказал, что стрела прошила мишень насквозь и разбилась о стену, оставив там выбоину.

– А, – я сам в шоке от его слов тем не менее просто отмахнулся, – где ваши колесницы, а то мы сюда приехали днём на каких-то карликовых пони, запряжённых в повозку.

Мужчины переглянулись и повели меня на конюшни. Конюхи, трясясь от страха, вывели снова двух мелких пони, едва достающих мне до низа грудной клетки, навскидку максимум метр двадцать в холке.

– Лучшие скакуны из царских конюшен! – гордо оповестил Меримаат, когда их подвели ближе.

Я сначала не поверил, что он серьёзно, затем, видя, что они не понимают, почему я стою с таким лицом, спросил:

– Ты, надеюсь, шутишь? Эти карлики лучшие скакуны? А где настоящие лошади? Эти сломаются, если на них сесть.

– Зачем на лошадей садиться? – побелел от страха парень.

Я тяжело вздохнул.

– Отведите меня обратно, я лучше лягу спать.

Они, переглянувшись, поспешили впереди и вскоре меня привели в комнату размером поменьше, с низкой кроватью и четырьмя рабами, которые стояли возле неё с опахалами из страусиных перьев.

– Царь обычно мылся и ложился спать со своей женщиной, – объяснил мне Меримаат.

– Мыться да, женщина нет, – отказался я, поскольку так сразу предавать Машу с первой попавшейся девушкой было как-то стрёмно, хотя разум понимал, что, возможно, больше никогда не увижу свою девушку. Но всё равно я не собирался вот так сразу ей изменять.

Когда меня помыли и переодели, а затем помогли лечь в кровать, я закрыл глаза, чувствуя, как по телу пробегают приятные волны нагоняемого рабами прохладного воздуха. День был настолько сумасшедшим, что я быстро уснул.

Утром меня разбудили звуки суеты и шума. Думая, что я всё ещё нахожусь в своём трейлере, а раскудахтались студенты палаточного лагеря, я, не открывая глаз, крикнул:

– А ну заткнулись, бл…ть, чё разорались?!

Стало значительно тише, но сон был потерян, и я открыл глаза. Первым, что увидел, был расписанный каменный потолок и опахала, приводимые в движение подростками, старающимися не смотреть при этом на меня. От воспоминаний и осознания того, что случившееся со мной – это не сон и не галлюцинация, настроение резко поползло вниз.

– Позовите, кого там нужно, – проворчал я, поднимаясь на кровати. От стены отделились две служанки, которые, оказывается, тоже были здесь, и одна подошла ко мне, пряча глаза, вторая быстро вышла за дверь и вскоре привела с собой Бенермерута и Меримаата. Которые осторожно приблизились к кровати.