– Я их ненавижу, – тихо сказала Лика, отходя от меня. – Сначала они превратили нас в это, потом заперли в подвале и запретили видеться с родными, а теперь забирают тебя от меня.

– Никто не сможет меня забрать, – сказала я так же тихо, подходя ближе. – Ты же помнишь, что я люблю загадки?

– Помню, – ответила Лика, вытирая слёзы. – К чему ты клонишь?

– Пётр сказал мне, что до отъезда я узнаю всю правду, – ответила я, доставая из тумбочки салфетки. – Но даже после этого они не смогут заставить меня поехать куда-либо.

– Ты хочешь всё выяснить, но не ехать? – спросила Лика, взяв у меня салфетку.

– Я хочу узнать, кто сделал это с нами, – печально сказала я. – А потом мы уедем отсюда.

– А как же Ваня? – спросила Лика, глядя на себя в зеркало и поправляя макияж. – Я не могу уехать без него.

– Возьмём его с собой, – ответила я, взяв свой рюкзак с кровати. – Думаю, он не будет против.

– А ты? – спросила она, подходя ко мне. – Ты сможешь всё бросить и уехать?

– У меня есть только ты, – ответила я, обнимая её за плечи. – И я возьму тебя с собой.

Лика рассмеялась, и мы вышли из комнаты. Ваня уже ждал нас у выхода и возмущался, что мы опаздываем.

После занятий мы всей компанией отправились в музей. Иногда мы приходили сюда, чтобы помочь Прохору в восстановлении картин и наведении порядка.

Музей располагался в небольшом особняке, который когда-то принадлежал богатому человеку. После революции дом был заброшен, а затем перешёл в собственность города. Пётр вместе с несколькими деятелями культуры организовал здесь музей, и они назначили старика Прохора смотрителем.

Мне всегда казалось, что бедный Прохор вот-вот рассыплется. Он выглядел очень старым, и никто из нас не знал, сколько ему лет на самом деле. Каждый из нас слышал от него разный возраст. Для меня это было девяносто два года. Мы думали, что он просто очень стар и забыл, сколько ему лет.

Сегодня мы с Ликой помогали ему восстанавливать две картины в его мастерской. Она располагалась на втором этаже особняка и выглядела как комната безумного шляпника. Повсюду были разбросаны рисунки, тряпки и материалы для картин. В дальнем углу в несколько рядов стояли резные рамки, а на столярном столе горой лежали краски.

Мы решили сделать перерыв и выпить чаю. Лика налила в две кружки чай из заварочного чайника, и мы сели за небольшой стол у окна.

– Тут так красиво, – сказала Лика, глядя в окно.

– Да, – согласилась я и, сделав глоток чая, поморщилась. – А чай тут ужасный. И как Прохор его пьёт?

– Он, наверное, уже привык, – сказала Лика, отставляя от себя кружку.

– Устали, девоньки? – спросил Прохор, заходя в мастерскую и подходя к нам. – Угощайтесь, красавицы, – сказал он, ставя на стол вазочку с конфетами.

Мы взяли по конфете и поблагодарили старика. Взглянув на его лицо, я заметила, что он как-то странно смотрит на меня. Он улыбнулся и пошёл к столярному столу.

– Как там Никита? – спросил Прохор. – Магда сказала, он сильно поранился на прогулке в лесу.

Прохор был Живым и не знал о нашей тайне, поэтому нам приходилось вести себя как обычные люди. Такое тесное общение с человеком могло нас выдать, но спустя два года старик так ничего и не заподозрил. Возможно, он даже не мог представить, что такое может быть на самом деле.

– Он в порядке. Несколько лёгких ушибов. Скоро будет как новенький, – улыбаясь, ответила Лика.

Никита действительно был почти в порядке. К нашему удивлению, он очень быстро пошёл на поправку. Вчера Никите перестали давать снотворное, и он проснулся. Магда расспросила его о том дне, и он рассказал, что просто расстроился, увидев каких-то ребят на улице. Они играли в футбол, и он вспомнил о своём детстве и о родителях. Магда сказала, что теперь он будет под присмотром каждый день. Кто-то из нас будет рядом с ним, и он, не сопротивляясь, согласился. Ещё несколько дней он проведёт в медблоке, чтобы Магда и Нина убедились, что его раны зажили.