Зря она послала дочку открыть дверь Этому…

Не удержавшись, она выглядывает из кухни и видит, как та, убегая в свою комнату, оборачивается и шипит:

– Подавись!

Муж, конечно же поддатый, постукивая по руке шоколадкой, провожает её похотливым взглядом и хрипит в ответ:

– Какая ты злая стала, доча.

И повторяет тихо, но выразительно:

– Какая стала…

Она осторожно прикрывает дверь. Застывает, пытаясь успокоиться. Дрожащими руками поправляет волосы.

Он вваливается в кухню не переодевшись, не умывшись, и даже не помыв рук. Её это бесит. Он это знает. Ей прекрасно известно, что он делает это нарочно, но снова не выдерживает и тихим, нарочито спокойным голосом просит Его вымыть руки.

– Может мне ради тебя ещё и под душ встать? – ехидно интересуется он.

Она покрепче сжимает зубы. Душ он вообще никогда не принимает. По крайней мере последние пять лет точно. Ходит порой с приятелями в баню, иногда лежит в ванне. Раз в неделю. Анжела уверяет, что он родной брат Гингемы, боится воды. Если бы он так же мог растаять в ней!

Но, к сожалению, Он не тает. Сидит, развалившись за столом, потягивает вино из бутылки, а их у него целый бар в гостиной, и вдобавок курит!

Вот к чему она никак не может привыкнуть, так к запаху дыма в квартире. А Он дымит как паровоз. Нисколько не стесняясь и не спрашивая, нравится ли это ей, знает, что нет, и чихая на то, что ребёнку это вредно. Но сделать замечания она не осмелится. Это не обсуждается!

Как и многое другое. Возьми себя в руки. Не осложняй. Он и без твоих замечаний найдёт к чему придраться. Вот, началось:

– Плохо ты свою дочь воспитываешь. Грубит отцу.

О, только не это! Анжела выскакивает из-за матовой стеклянной двери:

– У меня завтра день рождения, а ты мне захудалую шоколадку суёшь!

– А что мне тебе совать? Ха-ха-ха!

Она со стуком ставит тарелку с едой перед мужем. Нервы, нервы…

– Думай, что ребёнку говоришь.

– Я не ребёнок! Мне уже пятнадцать исполняется!

Ему только это и надо – ощупывает взглядом точёную фигурку, облизывается:

– Пя–я–ат–на–адцать… Выросла доча. Взрослая совсем.

Ты, что, подонок, не видишь, что перед тобой совсем дитя? Маленькая худенькая девочка, прижимающая к груди тряпичную мышь?! Плеснуть бы кипятком в его наглые глаза! Но она всего лишь пытается его образумить:

– Взрослая, как же. Да ей двенадцати не дашь! В куклы вон играет!

– А во что мне играть?!

Ах, ребёнок, ребёнок, зачем ты усугубляешь?

– Ты ведь уже поела? Вот и иди, не мешай взрослым.

Она настойчиво подталкивает дочь к двери, но та упирается.

– Вы мне ни компа, ни даже дешёвенького планшетика не купили!

– Иди, кому сказала!

– Живу, как пещерный человек, у меня даже телефона…

Ей удаётся вытолкать дочь и захлопнуть дверь, но та стучит по стеклу с той стороны и докрикивает:

– Нет!!!

Он, довольный представлением, начинает есть, но почти сразу бросает вилку. Кривится, отталкивает тарелку, хватает бутылку.

– Дерьмо. Меня от него тошнит.

И она срывается.

– А меня от твоего пьянства.

И хотя она произносит это очень тихо, почти про себя, он слышит. И вскакивает в бешенстве:

– Да я эти помои тебе на голову вылью!

Толкает её в плечо. Она ударяется головой и спиной о шкафчики, ей больно и очень обидно. Слёзы всё же проливаются из глаз, она всхлипывает:

– Я… после работы… по магазинам… готовила…

Он что, не видит, как она устала? А всё потому, что старалась угодить ему!

Его лицо искажает гримаса: злорадство, презрение, насмешка – всё смешалось в ней. Он встаёт, делает шаг к плите, снимает крышку с глубокой сковороды, смачно отхаркивается и… плюёт в еду. Бросает крышку на пол.

Её трясёт. А Он с садистским удовольствием наблюдает за её мучениями.