– И какую? – оживился Оноприенко.

– Опелек! Состояние, скажу, отличное!

– А жигуль?

– Сыну отдал, пусть добивает! Так что не отметить такое событие со старым другом – большой грех. Кстати, сколько мы отбарабанили в этой шараге? Двадцать? Двадцать один?

– В августе будет ровно двадцать два.

– Золотое очко! Выпьем за него, я имею в виду «золотое» и мой опелек! – с пафосом произнес Усатый и двинул стаканом по стакану Оноприенко.

Их звон, усиленный аппаратурой, протяжным эхом отозвался в кабинете Саликова. Он сам, а вместе с ним Гольцев и Кочубей наблюдали за тем, как Оноприенко и его приятель крупными ломтями ломали хлеб и аппетитно жевали колбасу. Бедняга Саликов, с утра не державший во рту маковой росинки, заелозил на стуле, а его пустой желудок требовательно и громко напомнил о себе. Роман стеснялся при начальнике заглянуть в стол, где лежали банки консерв, пачки галет, сахар и кофе.

Первым не выдержал Кочубей и с сарказмом заметил:

– Рома, а они лучше тебя подготовились.

Саликов бросил вопросительный взгляд на Гольцева. Тот повел носом и, тяжело вздохнув, с грустью сказал:

– Водки просить у них не будем, а вот червячка заморить не помешало бы.

– Один момент, Виктор Александрович, – оживился Саликов и принялся выкладывать из тумбочки свои припасы.

– Виктор Александрович, тут кое-чего не хватает. Может исправить, здесь рядом? – предложил Кочубей.

– Это уже перебор, Коля, – умерил его пыл Гольцев и, зацепив вилкой шпротину, отправил в рот.

Этот «пир желудков» в кабинете Саликова продолжался недолго. Усатый запустил руку в портфель и выставил на стол вторую бутылку водки с новой закуской.

– Володя, аккуратнее! Тут секретные документы! – возглас Оноприенко заставил контрразведчиков забыть о позднем ужине и прильнуть к экрану монитора.

На нем отчетливо проступили два крепких, как армейская табуретка, зада. Оноприенко и Усатый ползали по полу и собирали документы.

– Дифференциалы? Интегралы? Тангенсы и котангенсы? – бубнил Усатый и укорял Оноприенко: – Эх, Вася, когда ты кончишь научной мутью забивать свою умную голову?

– Вот защищу докторскую и все! – заявил Оноприенко.

– Докторская? А на кой хрен она тебе перед дембелем?

– Под нее мне место завкафедрой в МАИ обещали.

– И сколько будешь получать?

– Пятнадцать, плюс пенсия пять двести.

– Вася, о чем ты говоришь? Твоя голова миллионы стоит!

– Какие миллионы, Вова? Наш поезд давно ушел.

– Не скажи!

Оноприенко пожал плечами и с горечью произнес:

– Но ты же не хуже меня знаешь, после сорока ни голова, ни мы сами никому не нужны?

– Ерунду ты порешь, Вася! Вот взять твоего Гаврилова.

– А что Гаврилов? Нормальный мужик!

– Я не о том. На должности пятый год «лежит» и даже плавниками не шевелит, зато на стороне такие бабки зашибает, что нам и не снились.

– Я не Гаврилов, – буркнул Оноприенко.

– А зря! Так умным дураком и помрешь! За твои мозги и знания на Западе в приличной фирме бешеные бабки заплатили бы.

– Володя, ты что несешь? Я что, сволочь? Нет, я секретами не торгую! – возмутился Оноприенко.

– Да я пошутил, Вася! – тут же отыграл обратно Усатый и предложил: – Давай еще по одной накатим.

Водка весело забулькала и полилась в стаканы. Из кабинета Саликова уныло наблюдали за тем, что происходило в лаборатории – шпионажем там и не пахло. Гольцев погрустнел, устало откинулся на спинку стула и попросил:

– Роман Николаевич, убавь звук.

– Дальше ничего интересного уже не будет! – заключил Кочубей.

– С Оноприенко все ясно – не Гастролер! – подвел итог Гольцев.

– Виктор Александрович, а может, еще проклюнется? – не терял надежды Саликов.

– Рома, после второй бутылки от этого затюканного жизнью доктора путного ничего не услышишь, – скептически отнесся к его предложению Кочубей.