Саливан вообще ничего не разобрал и потребовал от оператора:

– Дуглас, поищи подходящий план и дай эту рожу крупным планом!

Перед ними вновь замельтешили кадры, и, когда запись остановилась, все свободное пространство экрана занял Метатель в коричневом пальто. Но и на этот раз его лицо невозможно было рассмотреть – оно скрывалось за высоко-поднятым воротником и под нахлобученной до самых глаз шапкой.

– Один нос торчит, и больше ничего! – в сердцах произнес Перси.

– М-да, по нему даже наш Сэм вряд ли что узнает, – заключил Саливан, поднялся из кресла и распорядился: – Марк, продолжай работу и постарайся выжать все, что можно!

– Хорошо, сэр! – заверил тот.

После ухода Саливана он еще полчаса просидел перед экраном, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, но Метатель не дал ни малейшего шанса. Дуглас уже в четвертый раз прокручивал запись, выискивая подходящие кадры и ракурсы. И каждый раз перед Перси всплывало одно и то же: синие пуговицы на пальто, верхняя болталась на истрепанных нитках, тонкие губы, посиневший на морозе нос и густая щетина на щеках – все это не складывалось в одно целое и расплывалось бесформенным бледным пятном.

Устав от этого бесплодного занятия, Перси, оставив дальше разбираться с Метателем психологам и физиономистам, вернулся к себе в кабинет и до вечера провозился с документами. За все это время его так и не потревожили ни Саливан, ни Дункан. Он не стал больше ждать и, плюнув на докладную, запихнул материалы в сейф и отправился домой.

Там его ждали пустота и одиночество. После душа, вяло прожевав бутерброд и выпив кружку кофе со сливками, он включил телевизор и отдался во власть баскетбола. Игра «Чикагских буйволов» на время отвлекла от назойливых мыслей о Метателе. Победа любимцев подняла настроение, и, прежде чем лечь, он позвонил домой. Трубку взяла жена. Голос Маргарет звучал так, будто она находилась рядом, и отозвался щемящей тоской в сердце. Прошло больше семи месяцев с того дня, как они виделись в последний раз, и сейчас каждое ее слово теплом согревало душу.

Большие и маленькие радости – успех Джона на автогонках, удачный дебют Мери на сцене университета, ожившие после неожиданно грянувших заморозков, ирисы, о которых с гордостью рассказывала Маргарет, – заставили его на время забыть о бульбах, кобзарях и мовчанах. В последние дни от одного вида агентов, а еще больше от мерзости того компромата, что они вываливали на явках, Перси начинало тошнить. После разговора с Маргарет он с легким сердцем забрался в постель, но тут зазвонил сотовый. На нем высветился номер Берда.

– Ты меня слышишь, Марк? Ты слышишь?! – надрывался он.

– Да! Да!

– Срочно приезжай в посольство.

– Что произошло?!

– Это не телефонный разговор! – ушел от ответа Берд и отключился.

Сон сняло как рукой. Перси соскочил с кровати, рысью промчался в ванну, сполоснул лицо, на бегу оделся и спустился в гараж. Придремавший дежурный очумело уставился на него, а затем на часы. Стрелки показывали начало второго. Но Перси было не до того, его терзали самые противоречивые мысли.

«Джон на гонках попал в аварию?! Нет! Этого не может быть! Зачем было Маргарет скрывать это? Провал в резидентуре? Контрразведка взяла моего агента? Вряд ли. Украинцы сквозь пальцы смотрят на нашу возню, а у других руки коротки. У «оранжевых» с «синими» сдали нервы, и они схлестнулись в драке? Не похоже. На улицах тихо. Остается одно: Сэм расшифровал записку Метателя!» – заключил Перси, и сердце радостно трепыхнулось в груди.

С этой мыслью он вошел в кабинет Саливана. Тот был не один, в креслах сидели Дункан и Берд. Несмотря на глубокую ночь, они выглядели бодро. Даже на пергаментном лице-маске Дункана проступил еле заметный румянец. Саливан не скрывал радости и, изменив казенной манере, почти дружески произнес: