Несколько других эмоций, усердно наглаживая подбородки, с прищуром всматривались в нарисованную картину Мира в поисках мест приложения своих скромных усилий. Иногда кто-то из чувственных бонапартов, перевозбудившись, выходил из себя, начиная при этом либо громко и напоказ хохотать, либо, тихо шмыгая носом, всхлипывать. Соседи по штабу на миг оборачивались на словившего бесноватость товарища, но тут же теряли к нему всякий интерес, продолжая рассматривать загогулины на карте и бурно обсуждать ошибки при её составлении.

Кое-где на разложенном широком листе, издалека похожем на настольную игру типа бродилок, между серыми потёртостями и жирными пятнами стояли разноцветные игрушечные фигурки. Все они были похожи на зазипованные кегли для игры в боулинг – с большими головами и пузатыми телами. По окружностям их пластмассовых монументальных талий виднелись наклейки с надписями. Жёлтая фигурка гордо выпячивала «Счастье». Красная, пыжась, раздувала слово «Успех». Зелёная, издавая звук шелестящих листьев, показывала всем «Деньги». Иные игровые пешки были не менее изобретательны в демонстрации окружающим всего спектра основополагающих ценностей.

Периодически кто-то из самостоятельно вызвавшихся полководцев-эмоций, аккуратно беря двумя пальцами лилипутный игровой аксессуар, передвигал его на новое место. Должно быть, там, по мнению активиста, фишка должна была заиграть, превратившись из пластмассовой безжизненной мечты в фигуру, равную ферзю или даже королю. Но усилия неизменно пропадали даром, как будто корабль с недоучкой-лоцманом снова и снова выбрасывало на риф непредсказуемости жизни. Карта, лежащая на столе и с первого взгляда кажущаяся ленивым плоским животным, вдруг переворачивалась на другой бок, совершенно перекраивая ландшафт местности и кардинально меняя правила игры. Склонившимся над планом темпераментным шахматистам приходилось заново просчитывать комбинации, по ходу внося корректировки в направление движения нейронов головного мозга.

Но не все эмоции в бункере ощущали на себе магнетическую силу притяжения отутюженной проекции земного шара, которая сквозь решётку параллелей и меридианов вызывающе брызгала прямо в лица игроманов яркими красками.

Например, Радость и Любовь, облачённые в балахоны пастельных тонов, улыбаясь, смотрели в единственное окно с чувством порхающих бабочек, ловя летящих внутрь помещения посланцев Солнца. Две неразлучные подружки видели, как под струёй света микроскопические частички пыли, хороводя, старались что-то сказать обитателям бункера. Но, к сожалению, большинство эмоций пылинок просто не замечали, а прибывающем в нирване – Радости и Любви язык микрокосмоса был неизвестен. Они довольствовались лишь наблюдением за красотой благодатного золотого потока.

Стены бункера заботливо укрывали разношёрстных участников процесса, пытаясь объединить их взгляды в единый янтарный многогранник. Через его прозрачное тело можно было бы рассматривать, пусть и со значительными искажениями, окружающее пространство. А когда стрелки часов сливались в волшебном танце в самой верхней точке циферблата, внимательные наблюдатели даже замечали себя внутри этой лучезарной феерии.

– Смотри, смотри! Вот, видишь малюсенькую точку в том самом месте, где должен находиться комарик, заточённый сюда много миллионов лет тому назад? Эта точка – Я.

Собеседник удивлённо брал лупу и лицезрел фантасмагорическую миниатюру обнажённой личности.

– Т-р-р-р! – в один прекрасный день дверь в бункер неожиданно с шумом открылась, безжалостно разрывая диффузионную связь металлов в старых, уже поржавевших петлях. В полукруглом проёме, одетый в строгий чёрный костюм, появился Разум. Взгляд у него был пронзающий и, однозначно, всепонимающий. Казалось, что мышцы на его лице навечно зацементировались бетоном самой высокой прочности. В руках Разум, точь-в-точь похожий на Штирлица, держал коробок спичек.