– Ты хорошо дерёшься?

– Думаю, что нет. Не приходилось как-то…. А зачем это?

– Ну, что ты, Виктор, надо уметь драться. Кто его знает, может завтра придётся, – уплетая картошку, и шевеля усами, сказал кот. – Мои предки когда-то дикими были и для людей были иногда опасны. Теперешние домашние коты им в подмётки не сгодились бы. Что такое домашний кот? – пнут ногой ни за что, или это слово противное «брысь», терпеть не могу его. А вот мой предок не стерпел бы, как вцепился бы в затылок, как запустил бы свои когти под кожу, как вгрызся б в макушку обидчика своими острыми зубами, то считай ему и крышка. Между прочим, я тоже так могу. Продемонстрировать? Подставь голову, я покажу как это делается.

Самсонов испуганно посмотрел на Января, и на всякий случай, отодвинулся от него подальше.

– Шутка. Коты ведь тоже умеют шутить и даже тонко. —

Его глаза хитровато сощурились.

– Я бы не сказал, что шутка тонкая, но где-то, оригинальная, – неохотно согласился Виктор, оказавшись в неловком положении.

Кот аккуратно сгрёб очистки, и тяжело взобравшись на стол, выбросил их в открытую форточку. Потом, просунув в неё голову, сказал:

– Светать начинает, а воздух-то, Виктор, иди, понюхай, какой воздух. – Он шумно втянул носом утреннюю прохладу. – Пойдём на ступеньках посидим. Они вышли из комнаты.

– Как дышится, а? – спросил Январь.

– Хорошо дышится, слов нет, это же Крым всё-таки, море, – согласился Самсонов.

Сидели молча. Кот умывался, а Виктор о чём-то думал. А думать было о чём. Впрочем, это были воспоминания, похожие на мечты. – Снежана, красное вино, танцы. «Сердце, тебе не хочется покоя…», ее дыхание, нежные руки…. И как далёкое воспоминание пронеслось: Клава с постоянными авоськами, директор Леопольд Леонардович с подкрашенными волосами, потрёпанные почётные грамоты, какое-то чужое творчество, бумага для печатания, которую давала ему тайком машинистка из отдела кадров, грохот мусоропровода в полночь, шум воды от сливного бочка, свист испорченного водопроводного крана, и многое – многое другое, что показалось ему чуждым и далёким. Вот что осталось в его памяти от того мира, пустого и далекого. Но в этом нет его вины, он питался и питается горькими плодами, добываемыми той, второй половиной. А на вкус и цвет как говориться…. Да-да их нет, и тем более, можно ли в чём-то винить его, блуждающего сейчас по дорогам снов? Его не поймаешь, не увидишь, а может быть, его просто нет?

Самсонов и Январь ещё раз обговорили план похищения «золотого» Васи.

– Когда они заснут, я три раза кашляну. Это будет сигналом к началу нашей операции, и будет означать, что дверь открыта, – давал последние наставления кот. На прощание Январь подал свою мягкую пушистую лапу:

– До завтра.

– До завтра.

– Вернее, до следующей ночи.

– Да-да, – улыбнувшись, согласился Самсонов.

Начну с того, что, проснувшись, Виктор Сергеевич два часа просидел на кровати в совершенно подавленном состоянии. После чего, всё в том же состоянии, он вышел на улицу. Светило солнце, а может быть, и нет. На перилах сидели чёрные большие птицы с длинными клювами, а может быть, и нет. Но всё-таки они сидели, и показывали ему свои красные заострённые язычки.

– Кыш, – устало прогнал их Виктор Сергеевич, и они улетели. А не сказал бы он «кыш», то птицы бы так и сидели.

Январь, как и ранее, застыв, сидел на колодезном срубе и задумчиво смотрел в глубину колодца на отраженный маленький кусочек неба, который был зажат со всех сторон чёрными, полусгнившими брёвнами.

– Январь, – машинально позвал его Самсонов. Но тот, не взглянув на него, поспешно скрылся в ближайших кустах. «А говорила, что сказки умеет рассказывать, обыкновенный кот, как и все. Видно любит хозяйка-то приукрасить».