Снизу доносилось:

– Ваську надо украсть, а то его зарежут и поделят.

Самсонов по голосам определял, кто говорит. «Это Ваня».

– … он наш брат, – продолжал Ваня, – и мы должны его честно разделить между собой. Рома, всхлипывая, лепетал про свой страх при виде крови и предупреждал, что при разделе брата будет сидеть под кроватью, закутавшись с головой под одеялом.

– Когда его будут резать? – прозвучал простуженный голос Аполлона.

– Точно не знаю. Из Японии сказали то ли позавчера, то ли послезавтра на рассвете, на зорьке. Они ему укол сделают. У врачей ножики знаешь, какие острые? Чик-чик и готово. Вот они и оформили его в хирургию, потому, что он золотой. Хитрые. Я же с ним в одной палате лежал, он мне во всём признался.

– Да, столько золота упускать нельзя, – рассудил Аполлон.

– Завтра днём потренируемся, а в ночь пойдем на «дело».

На «дело» Рому решили не брать. Решили привязать его к кровати и закрыть на замок, а то может всю операцию провалить со страху.

По спине Виктора Сергеевича пробежал жутковатый холодок. Подслушанный им диалог ввёл его в жуткое состояние. Стало страшно. Он, дрожа всем телом, сжался в комок. «Кого воровать? Кого будут резать? Какие врачи? Какой золотой брат Вася? Или я схожу с ума или они…»

А братья тем временем продолжали свой разговор:

– Его лучше распилить, ножом будет долго, – рассуждал Ваня.

– Но он будет кличать и плакать, – сквозь слёзы картавил Рома. – Дядька навелху всё услышит.

– При распиле мы ему рот заткнём, не пикнет. Пилу я нашёл, под диваном, удобная, с деревянной рукояткой. Голову-то сразу отпилим, тогда ему нечем будет кричать, – хохотнув, продолжал Ваня.

– Жалко лезать Васю, он ведь живой, – не переставая рыдать, возражал Рома.

– Если не мы, то они это сделают. Пусть лучше мы будем богатыми, с нами тогда здороваться станут. А нашей маме золотую руку оставим, на память, – многозначительно заявил Ваня.

– В холодильник положим, – предложил Аполлон.

– Золото не портится, – пояснил Ваня.

– А может он не золотой, а подделка? – Это был голос Аполлона. – Нет, он сам говорил, что он золотой, я же с ним в одной палате лежал. Васёк – мужик честный. Сказал золотой, значит золотой. Недаром он всех боялся, прятался постоянно. Какие-то люди так и ходили за ним по пятам, по ночам в окна залезали и с ножами подкрадывались к его постели. Это он так рассказывал. Жалко конечно пилить, но если не мы, то хирурги его раз-два и готово. – Достаточно возбуждённо говорил Ваня.

– А мне не жалко. Я раньше плотником работал и когда пилил, жалко не было. Даже интересно Ваську попилить, потому что он не деревянный. Главное, что бы ножовку не затупить, а то мама будит ругаться, – продолжил Аполлон.

– А тебе надо золота? – спросил Ваня.

– Если мизинец дадите, возьму. На облучальное кольцо, – ответил Рома.

– Ладно, дадим большой палец от ноги, тебе и невесте на кольца хватит. Когда свадьба то, – спросил Ваня.

– Когда большим стану, – ответил Рома.

Самсонов обливался холодным потом. В висках стучало, сердце ухало. Не хватало воздуха. Нащупав на стуле таблетки, дрожащими руками стал вырывать их из упаковки. «Садисты, убийцы, головорезы. Нет, это на спектакль не похоже. Они собираются распилить человека. Может быть у меня бред? Бывает же, в бреду слышатся всякие голоса. Может, эти сыночки спят сейчас без задних ног, а я тут потихоньку схожу с ума. Смотри, Феоктист-то вон спит и ничего ему не мерещится. Нет, это я заболел. Разве люди могут всерьёз говорить о таких чудовищных садистских вещах?»

Снотворное начинало действовать, и Виктор Сергеевич уже не вникал в смысл только что подслушанного разговора. Он даже улыбнулся, успокоившись от своего открытия, что он несомненно болен. Ну, а «кровавый заговор», – это не что иное, как слуховые галлюцинации. Сон подбирался незаметно и исцеляюще воздействовал на «больного».