Я так не хочу, я хочу, чтобы что-то было там, за воротами дома, я помню, что что-то должно быть – хотя никто не говорил, что за воротами дома что-то бывает.

А я знаю.

Должно быть.

Тьма не сдается, я тоже не сдаюсь, я настаиваю, – должно быть, должно, вот потому что… Туман отступает совсем немного, выпускает несколько голых деревьев, какими они бывают по осени. И новое слово из ниоткуда, звенящее, шелестящее – осень…

Должно быть что-то еще.

Понять бы еще, что именно – что-то, нет, не понимаю, проклятущая память не подсказывает мне, – я не знаю, я только чувствую, что должно быть еще что-то, вот тут, вокруг меня, но почему оно должно быть, кому должно, что именно – я не знаю ответа. Только какая-то смутная неясная тоска, тоска от того, что чего-то нет…

Это неправильно, говорю я себе.

Неправильно.

Потому что…

…потому что просто… неправильно…

Не-дом, говорю я себе.

Нет, не так.

Другой дом.

Чужой дом.

Жуткое сочетание, несочетаемое, пугающее, как дом может быть не моим, чужим, другим, – да никак не может, это же дом, дд-о-о-ом-м-м-м…

А вот может.

Вот этот, свет которого я вижу вдалеке, с моей веранды, даже отсюда могу различить два этажа, мансарду, свет в окнах.

Иду. Если это можно назвать иду – по пустоте, не чувствуя под собой опоры, шаг за шагом, боясь упасть в пустоту, в никуда, в ничто. Дергаю дверцу калитки – дверца не поддается, и что-то подсказывает мне, что она не откроется, что мне туда нельзя, что это вот – с мансардой и уютным двориком – не для меня, и даже деревья снаружи забора не для меня.

Чужой.

Я еще не понимаю толком, кто чужой, но – чужой.

Он.

Вон там.

Кто, кто, спрашиваю я свою память – и не нахожу ответа, память молчит, давится сама собой.

Но – он.

Но – вот так.

И проще всего сделать вид, что ничего не происходит, ничего не изменилось, подумаешь, он, ну и что, что он, мало ли, какой там он… И понимаю, что не получится сделать вид, что ничего не произошло, что я должен что-то сделать, приблизиться к нему, и…

…и…

…черт возьми, хоть бы знать, что – и…

Иду к нему, (к другому! К чужому!) ближе, ближе, шагаю по пустоте, чуть расчерченной на очертания каких-то камней под ногами, – останавливаюсь, не доходя несколько шагов, я смотрю на его спину, я не хочу, чтобы он оборачивался, я не хочу…

Хруст под ногами.

Ветка.

Я вижу его лицо, его…

…черт, а это, оказывается, больно, когда видишь другие глаза, это больно, когда – глаза в глаза, это обжигает. Он тоже отводит взгляд, ему тоже больно.

Я понимаю, – мы умеем обжигать глазами.

Не отворачиваться.

И не смотреть в глаза.

А так. Слегка. Смотреть, и в то же время не смотреть. Подходить, и в то же время не подходить. Все в каких-то полутонах, на какой-то неуловимо тонкой грани между – уйти прочь и подойти слишком близко.

Еще два шага.

А потом нужно раскрыть рот, вот это я понимаю – раскрыть рот, вот так, а потом… а потом закрыть… или нет, не закрыть, что-то другое, что-то… вдохнуть… выдохнуть… и не просто выдохнуть, а как-то…

– А-а-а-а-аа-а…

…сам пугаюсь того, что получилось, он тоже пугается, отскакиваем друг от друга, тут, главное, собрать волю в кулак, не убежать…

…и попробовать снова…

– А… а-а-аг-га-а-аа…

Получается, черт меня дери…

– Д-доо-о-о-м-м-м-м… д-до-о-о-о-м-м-м-м…

Показываю на дом, и здорово так получается, это же —

– Д-до-м-м-м-м!

И это же —

– Тр-тр-тр-р-р-р-р-ава!

Он смотрит на меня – с пониманием, я уже догадываюсь, что он будет говорить, и все-таки пугаюсь, когда это случается, звуки какие-то странные, жутковатые —

– Му-у-у… му-у-у… му-у-у-н-нн…

Показывает на себя, повторяет нетерпеливо:

– Му-у-у-у-н-н-н-н! му-у-у-у-у-н-н-н-н-н!