– Я знаю, что это, – сказал Проклов.

– Я тоже.

– Это ножны.

– Предназначены для хранения клинка с длинным обоюдоострым лезвием, наносящим режущие ранения. Нечто вроде хирургического ланцета, антикварного – сейчас такие не используются.

– В умелых руках смертельное оружие, – добавил отставной прапорщик. – Хоть в рукопашном бою и не самое подходящее. Поверьте, я знаю, о чём говорю.

– Не сомневаюсь. А руки Полякова, по-вашему, умелые?

Проклов задумался. Эта находка, казалось, несколько выбила его из седла, после чего он не торопился делать выводы.

– Вряд ли, конечно. Мне он казался обыкновенным заморышем. Но если с такой штукой напасть на противника сзади и, пользуясь эффектом неожиданности, поразить, то большой физической силы для этого не требуется.

Русаков был вынужден согласиться с его суждениями.

– Вы ведь знаете Полякова не один год. По-вашему, он на это способен?

– Да кто ж его знает? Вообще-то парень он был нормальный. Конечно, всех их неплохо бы в войска на пару годков, для их же пользы. Там мозги у всех на место встают. А то все, видишь ли, пацифистами нынче стали, а кому Родину, матерей и жён защищать? Поляков этот, конечно, тоже был такой пацифист. Духом и сам как девчонка. Но никаких хлопот мне не доставлял, в отличие от многих его сокурсников. Внутренний распорядок не нарушал. Точнее, не попадался – хранение холодного оружие, как и любого другого, это серьёзно. Короче, я думал, что он безобидный. Виноват, ошибся.

– Не стоит торопиться с выводами, Савелий Кузьмич. Оружие нужно не только для нападения, но и для самообороны, – заметил Русаков.

– Разумеется. Но если ему кто-то угрожал, он всегда мог обратиться ко мне.

– Не обязательно. К тому же, вас не удивляет, почему ножны остались в тайнике? Не проще ли и дальше носить клинок в них, чтобы лишний раз не рисковать пораниться?

– Кто ж их знает, что у них на уме?

– Ладно, не будем играть в «Поле чудес». После экспертизы всё станет ясно.

Русаков положил свою жутковатую находку в целлофановый пакетик и убрал в карман.

– А теперь займёмся камерами слежения.

Завершив осмотр комнаты Полякова, Проклов и Русаков вышли на свежий воздух и двинулись обратно через парк к учебному корпусу.

«А ведь дело далеко не так просто, как я предполагал, – размышлял эксперт. – Все факты указывают, что это не банальная отлучка по личным делам. Да и личность разыскиваемого тоже своеобразная. Этот его интерес к маньякам… Конечно, интерес его вполне может быть чисто профессиональный. Но многие молодые люди идут учиться на психолога, чтобы разобраться с собственными проблемами. Также не исключено, что это какой-то изощрённый суицид. Некоторые самоубийцы предпочитают, чтобы их тело не обнаружили. Записка в помойке вполне сошла бы за предсмертную. Выводы напрашиваются вполне определённые. Впрочем, если кто-то не подталкивает меня к ним специально.»

Миновав пруд, Русаков увидел почти идиллическую картину. Маленький старичок лет под восемьдесят, одетый в синий спортивный костюм с эмблемой московской олимпиады на шапочке, махом поднимал ногу выше головы. Затем он принялся с жизнерадостным видом бегать вокруг пруда. Сделав круг, он поравнялся с Русаковым и комендантом.

– Терентий Гаврилович! – воскликнул он, сбавив темп, но не останавливаясь. – Очень рад встрече! Меня зовут Наум Яковлевич Блюменталь.

– Приятно познакомиться.

– Взаимно. Хоть, разумеется, при других обстоятельствах было бы ещё приятнее.

– Это наш доктор, – пояснил Проклов.

– Верно, заведующий медицинским пунктом. Знаете, где он находится? Первый этаж, между лестницей и гардеробом. Будет время – заходите. Я могу столько вам рассказать – я ведь здесь старожил, можно сказать. Я работаю с первого дня основания университета. Более того, вы не поверите, но я таки работал здесь ещё тогда, когда тут не было никакого университета. Это место для меня почти как родина!