– Извольте, сэр. Опыт многолетних исследований свидетельствует, что лузер и в Гондурасе лузер. Не секрет, что оружие – главный способ компенсации комплекса неполноценности. Пусть все посмотрят, что он теперь не просто хлюпик, а Джон Рэмбо с боевым ножиком. Короче, обыкновенные понты. А вот пустить его в дело у него кишка тонка. Так что бояться нечего, котята.

– Хорошо, если так, – с облегчением выдохнула Нина.

– На фига он тогда сбежал? – спросил Челноков.

– Ну, единого ответа на данный вопрос наука дать не может. Тут, как сказал бы один небезызвестный профессор, влияет целый комплекс факторов. Во-первых, это способ привлечь внимание. Вряд ли мы сейчас уделили бы столько времени господину Полякову, тащись он, как обычно, позади нас. Сделать это как все нормальные люди он не смог, вот и придумал эту мистификацию. Во-вторых, находиться среди нас он после всей катавасии уже не мог. Вот и предпочёл спастись бегством. Всё просто и банально.

– Вот всё по полочкам разложил, – съязвил Масленников.

– Конечно. Я как-никак лучший ученик Вышеславского. Да, чуть не забыл. Вообще-то перед нами классический случай этико-сенсорного интроверта, не способного принять себя. С ними всегда так – воспылают страстью не к дуалу1, и «аллес капут»: вся жизнь – боль. Вот увидите, он сам скоро приползёт, как побитый пёс. «Герман Александрович, простите дубинушку, плохо вас слушал.» А тот: «Ну, что с тобой поделаешь? Пациент ты и есть пациент.» Вправит ему мозги, а мы к тому уже дипломы получим да не увидим их больше никогда.

Пока Лихушкин – оратор, увлекавшийся не меньше своего учителя – развивал свою психологическую теорию, хвост очереди потихоньку втянулся в буфет. И тогда Лена и Масленников, стоявшие в очереди первыми, заметили Русакова и едва не встретились с ним взглядами.

– Вон он, сидит! – громко шепнул староста.

– Ага, с прапором компот бухают, – добавил Лихушкин.

– Значит так, молчим и улыбаемся. Ведём себя максимально естественно. Я же вам говорил: не надо себя накручивать. Увидит, что мы трясёмся, как зайцы – сразу прицепится.

– Заботливый ты наш, – фыркнула Лена.

Но его инструкциям все всё-таки последовали. Вик достал из кармана свой телефон последний модели и воткнул в уши наушники. У его однокурсников аппараты были попроще: Лена и Нина нарочито громко застучали пальчиками по кнопкам, будто бы набирая сообщения. У остальных их либо не было вообще, либо они не взяли их с собой.

На Терентия Русакова не действовали эти уловки. Он внимательно следил за ними с самого начала – со стороны могло показаться, что пожилой уже человек ностальгирует по своим студенческим годам, хоть созерцательный вид и плохо вязался с его сосредоточенным лицом. Масленникова и Капитонову он узнал сразу же, как те вошли в буфет, и потому их первая реакция на его присутствие не могла от него укрыться. Тогда Русаков перевёл взгляд на свою кружку, за студентами же он наблюдал краем глаза.

«Они знают, кто я, – понял Русаков.

Собственно, поход в буфет и затевался только лишь для того, чтобы ответить на этот вопрос. Из такого, казалось бы, незначительного эпизода Русаков сумел сделать важные выводы. Никто из без малого шестидесяти студентов не обратил на него никакого внимания: все они толкались, шумели, обсуждали свои важные дела и даже не косились на приметного господина, сидевшего рядом с их грозным комендантом. Хоть об исчезновении Полякова стараниями декана знали все. И лишь однокурсники пропавшего среагировали на него присутствие, и явно не так, как если бы возлагали на него определённые надежды.