В какой-то момент Васька отложил книгу, а точнее, на миг отвел от неё взгляд и потянулся к свитку, лежавшему рядом. Он начал сверять что-то: переводил взгляд с книги на свиток и обратно, нахмуривал кошачьи брови, будто пытался сложить из кусочков мозаики полную картину. Видимо, он искал конкретную информацию, потому что, найдя нужное, облегченно вздохнул. Затем поставил свечу на стул, освободив лапу, и взял свиток более уверенно. Васька аккуратно «подточил» коготь о собственные зубы, как писарь точит перо, после чего когтем вычеркнул нечто, записанное на свитке. Этот жест выглядел настолько осознанным и привычным, что делал картину ещё более безумной.

Отложив свиток в сторону, кот направился к открытому шкафу. Там, порывшись какое-то время и отодвинув, вероятно, ненужные коробки или тряпки, он извлёк наружу небольшой кожаный мешочек, перевязанный грубой нитью. Похоже, это была искомая им вещь. Васька быстро принюхался к содержимому, будто проверял качество содержимого, и, удовлетворенно фыркнув, с этой находкой вернулся к стулу и аккуратно спрятал мешочек в большой мешок, лежавший рядом, добавляя его к уже имеющимся там предметам.

Завершив эту процедуру, кот, довольно отряхнул друг о друга передние лапы, словно стряхивая невидимую пыль или радуясь сделанному делу. Затем он вновь взял свечу в одну лапу, другой перелистнул страницу книги, и стал читать дальше. Казалось, кот был настолько погружен в свою загадочную работу, что весь мир вокруг перестал для него существовать. Его движения были размеренными, уверенными, точно выверенными, словно он проделывал это уже множество раз.

Сказать, что Кирилл был ошарашен увиденным, значило не сказать ровным счётом ничего. Чувство, охватившее мальчика, было сродни тому, что испытывает человек, оказавшийся в центре фантастического сна или нелепой иллюзии. В какой-то момент ему и впрямь показалось, что происходящее – чистейшая галлюцинация, что, на самом деле, его уже давно настигли Артур и его приятели, избили, и сейчас он лежит где-то на полу школьного коридора или в больничной палате, а всё вокруг – лишь бред воспалённого сознания. Мысль о том, что реальность потеряла стабильность, а рассудок выстраивает новую, абсурдную картину мира, казалась на удивление правдоподобной.

Чтобы проверить эту гипотезу, Кирилл попытался силой воображения изменить окружение. Он зажмурился и представил, как всё вокруг – подсобка, школа, кот Васька, Артур с дружками – растворяется в небытии, а сам он оказывается высоко в небе, парит, как птица, ощущая свежий, прохладный ветер на лице. Надо признать, что представить это удалось весьма достоверно, ведь фантазия у него всегда была богата. Но стоило Кириллу открыть глаза, как перед ним вновь оказались тёмные стеллажи, подсобка, тусклый свет в углу и кот Васька, деловито ковыряющийся в шкафу.

Тогда Кирилл решил прибегнуть к другому, более надёжному методу. Он вспомнил, что во сне боль не ощущается так остро, как наяву. Если бы это был всего лишь сон или бредовое видение, почему бы не ущипнуть себя и не проверить свои ощущения? Аккуратно оттянув кожу на правой руке левой рукой, Кирилл сжал её. Почувствовал резкий укол боли, совсем настоящей. Он тут же отпустил, не желая причинять себе вред. Этот простой тест ясно дал понять: боль – реальна, и, следовательно, всё, что происходит, не просто плод воображения.

Однако признать правду было по-прежнему трудно. Ведь то, что он видел, нарушало все законы логики и здравого смысла. Кот, читающий книгу, использующий коготь как пишущее перо, сверяющий записи со свитками – такое не укладывалось ни в какие рамки. И тем не менее боль, да и сама обстановка, казалось, подтверждали подлинность происходящего. Это смятение почти парализовало Кирилла, но вместе с тем и распаляло в нем любопытство.