Черт, что же Латышев мой про это рассказывал? Как-то пропустил в свое время мимо ушей… Я подумал, что у меня тоже есть знакомый, который должен про такие штуки знать, – Виталик Митревич, политический журналист, эссеист, колумнист эт сетера, съевший в социологии питомник служебных собак. Он уже больше года жил в Москве – впрочем, электронный Виталькин адрес у меня вроде имелся…

Но когда Антон помянул катастрофизм, мне невпопад, хотя и по понятной ассоциации, вспомнилась зловещенькая папочка из стамбульского отеля – я тут же изложил ребятам эту историю.

– Они тебе ее в номер сунули? – удивился Антон.

– Решили, что я ее за завтраком забыл.

– Вообще логичнее было у портье оставить…

– Подкинули? – подмигнула Майя.

– На что намекали? – Я подмигнул в ответ.

– Что там было – самые пафосные технологические объекты, которые громче всего навернулись?.. – Майя.

– Видимо, – хмыкнул Антон, – на вред излишних понтов.

«Сувлаки» – шашлык, «кефтедес» – тефтели… Мы обедали в столовке – в помещении палубой ниже, пополняя кулинарный словарь. Антон пошел за еще одной маленькой бутылочкой красного. Майя вдруг пнула меня ногой под столом. Я поднял голову.

– Юр… осторожно обернись… не сейчас, чуть погодя… – вполголоса произнесла она, вроде бы целиком поглощенная процессом капанья на огрызок хлеба оливкового масла, что вместе с винным уксусом всегда стоит тут в пузырьках на столах. – За твоим левым плечом, в другом конце зала… мужик… Вон за тем крайним столиком…

Я, ничего не понимая, сделал, как она велела. Не сразу нашел взглядом «мужика». Тот сидел в отдалении, к нам боком. На нас не смотрел. Брюнет, моих плюс-минус лет.

– Вспомни, – тихо попросила Майя, когда я снова повернулся к ней. – Вчера. Вечером. В кабаке. Это же он терся неподалеку…

Я стал честно вспоминать. Вчерашний вечер, уже темно. Мы садимся ужинать в открытом ресторанчике – столики прямо на уличном тротуаре. Двигаем друг другу тарелки с тремя разными видами рыбы – пробовать. Майя, в которую уже не лезет, кормит котов, живущих тут при каждом заведении… Мужика – мужика не помню. Я отрицательно покачал головой.

– Ладно, – тихо и, как мне показалось, с досадой отрезала она. Обернулась, увидела приближающегося мужа, быстро добавила: – Только Антону не говори…

Я остался недоумевать, что бы все это значило. Паранойя? Н-ну даже предположим, что был там вчера этот кент… Мало ли, действительно вторично пересеклись, всякое бывает… Почему не говорить Антону?.. И тут я сообразил, что это же она послала мужа за вином – явно чтоб в его отсутствие спросить у меня про «мужика».

Вытянувшийся полукольцом Санторин, относительно пологий по внешнему краю и головокружительно обрывистый по внутреннему, настолько узок, что с крыш домов Фиры, главного городка острова, видно море по обе его стороны. Вулканический островок Неа-Камени – каменная груда точно посреди бухты – чернеет в прорезях белой фигурной колокольни…

Колокольни на острове разные, а вот церкви совершенно однотипные: как и всё прочее, беленые, с идентичной формы почти всегда синим куполом – отличаются они лишь размерами. Одна находилась буквально в шаге от моей виллы Фиростефани – по утрам колокол не давал спать. С балкона я видел, как едущий на черной «ямахе» (подо мной была дорога) с девкой за спиной мачо широко перекрестился на эту церковь прямо на ходу… Навстречу гнал караван разноцветных открытых джипов «судзуки», рентованных, набитых оттягивающимся молодняком, – Шатурины недаром сюда заехали: Санторин явно считался «тусовым» местом.

Москвичи-то забронировали номер заранее – но их гостиница (тоже вилла) была, во-первых, переполнена, во-вторых – явно дороже, чем хотелось бы Латышеву. Впрочем, долго искать постой мне не пришлось – на Фиростефани я заселился (по божеской цене) один в двухместную вроде бы комнату, где стояло целых три кровати. До Шатуриных отсюда было пять минут ходу, и с балкона просматривались их хоромы с бассейном во дворе (последний заставил меня вспомнить одного знакомого, что провел как-то десять дней в бунгало на Тенерифе – в течение которых купался ТОЛЬКО в бассейне).