Меркулов кивнул:

– Ясно. А что за агент? Человек-то хоть проверенный?

Турецкий пожал плечами:

– Не знаю. Он вроде бы был на крючке. И вроде бы не особенно жаждал с этого крючка соскочить. Возможно, бандиты узнали, что он стукач, и разобрались с ним по-своему.

– Может быть, может быть… Ну а как насчет этого… Дашко?

Турецкий ответил:

– Авторитета с такой кличкой в Москве нет. Но среди людей Юрия Отарова есть парень по фамилии Дашкевич. Возможно, это он.

– Гм. – Меркулов задумчиво почесал пальцами подбородок, поглядывая на Турецкого из-под нахмуренных бровей. – Что ж, вполне может быть. Под наблюдение его взял?

Турецкий кивнул:

– Да. Все как полагается.

– Ну, дай Бог, дай Бог, – вздохнул Меркулов и потер пальцами виски.

Турецкий чуть склонил голову набок и, прищурившись, посмотрел на Меркулова.

– Константин Дмитриевич, – заговорил он, – если все, что говорил этот Дашко, правда, то мы с тобой обязаны провести повторный осмотр места происшествия. А также следственный эксперимент с привлечением экспертов-криминалистов. Нужна комплексная медико-криминалистическая и баллистическая экспертиза.

– Это само собой, – согласился Меркулов. – Он поднял взгляд и лукаво посмотрел на Турецкого. – Я смотрю, об отпуске ты уже и не заикаешься?

Турецкий недовольно дернул бровью:

– А чего о нем заикаться? Я ведь с самого начала чувствовал, что увязну в этом деле по самые уши. Жизнь показала, что интуиция не обманула меня и на этот раз.

– А как Ирина?

– Отдыхает, – сказал Турецкий. – И все еще надеется, что я вырвусь к ней хотя бы на пару дней.

– Бедная девочка, – улыбнулся Меркулов. – Но с другой стороны, она ведь знала, за кого выходит замуж.

– Она не знала, какой зверь у меня начальник, – иронично ответил Турецкий. – Знала бы – наверняка бы не вышла.

Егор Дашкевич, известный преступному миру по кличке Дашко, достал из холодильника копченое мясо и бутылку пива. Мясо он порезал на аккуратные пластики и выложил на тарелку. Пиво открыл зубами – благо зубы у него были такие, что только гвозди ими перекусывать.

До двух часов дня Дашкевич был абсолютно свободен. Однако из дома решил не уходить. Черт его знает, что может прийти в голову боссу. Вдруг он захочет, чтобы Егор срочно куда-то ехал, а на мобильник своему верному помощнику (Дашкевичу приятно было думать, что он не просто «шестерка» босса, а его «верный помощник») прозвониться не сможет. Как потом оправдаться?

Дашкевич сел за стол, поправив полы мохнатого халата, и принялся поглощать копченое мясо, пластик за пластиком, запивая его холодным пивом и рассеянно поглядывая в окно.

Егору Дашкевичу было двадцать три года. На первый взгляд – возраст не ахти какой, но ведь это как посмотреть. Иной столетний старец, патриарх и «мудрец», в жизни ничего, кроме собственных лаптей, и не нюхал. А иной «молодой да зеленый» испытал за свою недолгую жизнь столько, сколько хватит и на десяток пожилых мужиков, которые каждое воскресенье «забивают козла», сидя за обшарпанным столом в уютном московском дворике, прямо под окнами квартиры, в которой вот уже два года жил Егор Дашкевич.

Ох, как не любил Дашко этих стариков. В представлении Егора старые люди были чем-то вроде устаревшего или списанного за ненадобностью материала, который все еще – непонятно по каким причинам – значится в каком-то таинственном списке какого-то таинственного ведомства. И в дело этот материал не употребишь, и сжечь его нельзя. Вот и приходится Егору каждый раз, глядя в окно, видеть перед собой всю эту никчемную, крикливую рухлядь.

Егор Дашкевич стал сиротой в десять лет. Его родителей сбил грузовик, а за рулем грузовика сидел пьяный ублюдок. Ублюдку дали всего восемь лет – сработали какие-то там смягчающие обстоятельства. А Егора взяла на воспитание тетка. С теткой они жили душа в душу. Она редко появлялась дома, а если и появлялась, то лишь затем, чтобы проспаться и протрезветь. Егора это вполне устраивало. Время от времени тетка приводила в дом подруг – таких же пьяных, стареющих и слезливых, как и она сама. Одна из таких подруг однажды сделала Егора мужчиной.