К концу войны армия Советского Союза насчитывала одиннадцать миллионов человек. После закона о демобилизации 23 июня 1945 года началось увольнение военнослужащих тринадцати старших возрастов, за ними последовали более молодые бойцы, а в 1948 году процесс демобилизации в целом завершился. Всего из армии были демобилизованы около восьми с половиной миллионов человек. И эти восемь с половиной миллионов были в то время не просто отдельно взятыми людьми, это был в некотором роде отдельный класс общества, новая социальная группа, куда более сплоченная, чем все, что существовали в то время в СССР. В отличие от всех остальных, фронтовики не делились по возрастам, рангам, происхождению и т. д. Война размыла возрастные границы, и несколько поколений фактически соединились в одно «поколение победителей», создав таким образом новый социум, объединенный общностью проблем, настроений и жизненной позиции.

Некоторые исследователи даже считают, что фронтовики конца 40-х годов могли бы стать «новыми декабристами» – тех тоже изначально объединило совместное участие в войне с Наполеоном, они тоже повидали Европу и почерпнули там новые идеи, и они тоже были неким фронтовым братством, в котором все априори уважают друг друга и готовы прийти друг другу на помощь.

Кадр из фильма «Баллада о солдате» режиссера Григория Чухрая. Актер Евгений Урбанский в роли Васи-инвалида, Владимир Ивашов – рядовой Алеша Скворцов (справа налево). Киностудия «Мосфильм», 1959 год. Репродукция

Бойцы Всевобуча идут по улице Москвы. 1941 год

Конечно, это сравнение притянуто за уши, но все же определенное сходство действительно было. Советские фронтовики не особо интересовались политикой и уж точно не собирались менять политический строй, но вот друг другу они готовы были помогать практически в любой ситуации и против кого угодно. Даже против системы. Вероятно, партийное руководство это довольно хорошо понимало, поэтому недавние бойцы Советской армии и пользовались большей свободой, чем все остальные, – надо было переждать несколько лет, прежде чем фронтовое братство разобщится и потеряет свое пусть неофициальное, но очень сильное влияние.

Так и произошло. Но не сразу, конечно, ведь даже став вновь гражданскими людьми, фронтовики продолжали тянуться друг к другу, и дух фронтового братства, принесенный с войны, еще долго существовал как важный фактор, влияющий на всю послевоенную атмосферу.

В. Смирнов в повести «Заулки» писал: «О, сколько открыла этих щелей, забегаловок, павильонов, шалманов, всех этих «Голубых Дунаев» разоренная, полунищая страна, чтобы утешить и согреть вернувшихся солдат, чтобы дать им тепло вольного вечернего общения, чтобы помочь им выговориться, отмякнуть душой, поглядеть не спеша в глаза друг другу, осознать, что пришел уже казавшийся недосягаемым мир и покой. В немыслимых клинообразных щелях меж облупленными домами, на пустырях, среди бараков, заборов, на прибрежных лужайках выросли эти вечерние прибежища, и тут же народная молва, позабыв о невнятном учетном номере, присвоила каждому заведению точное и несмываемое название, какого не сыщешь ни в одном справочнике…

И сколько ж их выросло в барачном, раскинувшемся вокруг Инвалидки теплом и вонючем человеческом болотце, этих дощатых послевоенных грибов. Только лишь на шоссе, на коротком плече от «Аэропорта» до «Сокола», пять павильонов, не считая тех, что не на «инвалидной» стороне; а в глубине и не счесть. Вокруг одного лишь рынка – целое ожерелье, бусинка к бусинке, и, конечно, самое желанное здесь – довоенной постройки, с желтыми облупленными фальшивыми полуколоннами по лицевой стороне – чайная, она же «Парилка», не дощатая, а кирпичная, недавно еще приют местных прирыночных извозчиков и ломовиков, которые, как известно, без чаю не обходились. Чуть ли не к стене чайной пристроился сколоченный из горбыля «Костыльчик», названный так за то, что служит опорой многочисленным калекам Инвалидки, торгующим разной дребеденью вроде старых медных кранов и примусных горелок и забегающим сюда подкрепиться и прогреть нутро; а дальше – «Мишка в лесу», или просто «Мишка», где на щелястой стене близ печурки висит огромная, рыночным художником намалеванная копия знаменитой картины, а за «Мишкой» – «Шляпа», очень интеллигентное заведение, где толкутся торговцы предметами искусства с Инвалидки – художники-неудачники, промышляющие ковриками, цветными котами-копилками, ракушками, портретами красавиц; за «Шляпой» – «Гусек»… А дальше, а дальше…»