Наконец взрослые решили прогуляться. Кто-то ради смеха намазал лица – собрались колядовать. Саша, получив разрешение деда, убежал на горку, вперёд взрослых. Там была настоящая кутерьма. Все местные детишки, да и их родители с радостными криками катались с горы. Лица были румяны и смешливы. Коновалова-младшего, конечно признали, но признали взрослые. Вместе с другими детьми он терпеливо ждал своей очереди, волоча огромные санки. Наконец последняя стоящая перед ним девчушка с радостным всхлипом понеслась с горы, и Саша остался один перед убегающей вниз широкой ледяной дорогой. От высоты захватило дух. Он аккуратно пододвинул большие санки к краю горы и залез в них, цепко схватившись варежками за плетёные края. Ничего не происходило, он не двигался. Мальчик огляделся по сторонам. Дети с родителями нетерпеливо ждали, когда купчёнок поедет на дорогих салазках вниз, но Саша не мог оттолкнуться, не доставал до земли. И тут подошёл какой-то румяный, посеребрённый снегом парень.

– Не задерживай, твоё степенство! С Рождеством! – сказал он Саше и со всей мочи оттолкнул санки.

Плетеные, с двумя полозьями, подбитыми железом и высокой спинкой, тяжелые сани были хороши и удобны, когда их кто-то везёт. С ледяной горы они понеслись так, что душа мгновенно ушла в пятки, а в мозгу молнией мелькнуло: «Спаси, Господи». И всё! Длиннющая гора вдруг закончилась, а Саша стал птицей – сани врезались в сугроб на противоположном берегу и, перевернувшись, выплюнули из себя укутанного в шубу мальчика. Не успев осознать первый страх, он перепугался ещё больше, когда вдруг взмыл ввысь. Хорошо, что новое испытание тоже пронеслось за секунду – только взлетел и уже лежишь в пушистом, холодном сугробе. В ушах гул, сердце колотится, словно просится охладиться в снегу рядом. Кое-как карабкаясь и барахтаясь, он встал. А на горе все уже и забыли о его рискованном полёте – так же гоняют на деревянных салазках вниз. Его транспорт тяжелее, вот и уехал дальше всех. Еле-еле вытащил увязшие в снежной куче санки и потянул их к вершине горы.

Наверху стояли взрослые. Саша раскраснелся, брови заиндевели от горячего дыхания.

– Не напугался? – спросила мама тихо.

– Ещё хочу, – ответил он. Страх прошёл и в памяти остался лишь восторг от ощущения полёта.

– Меня возьми, – сказал вдруг дед.

– Деда, я там прямо улетел. В сугроб! Так здорово! Поехали, – мальчишка захлебнулся от восторга.

Они подошли к громкоголосой очереди на спуск. Александра Петровича пытались пропустить вперёд, но он твёрдо всем сказал, что раньше остальных не поедет, так и дождались со всеми вместе. С дедом получилось ещё лучше. Тот же стремительный полёт, захватывающий дыхание. Перед тем, как поехать вниз, Александр Петрович усадил внука себе на колени и взял в ещё крепкие руки поводья от санок, а внизу вдруг резко дёрнул их вбок. Задок санок повело, и они закружились по льду реки. От восторга Саша верещал, но не слышал собственного голоса. В тот день он, наверное, ещё полста раз, таскал тяжёлые сани в гору и летал на них вниз. Домой вернулся красный, словно рак и счастливый, как никто никогда, казалось, не был. Рубашка под шубой от пота вымокла до нитки.

Из яркого и радостного детства в незавидное настоящее Коновалова вернул долгий приступ натужного, мучительного кашля, продолжавшегося пока лёгкие не начало саднить. Проснувшись окончательно, Александр Иванович протёр слезящиеся глаза, нащупал пенсне, оставленное на столике. Встал, прошёлся взад-вперёд. Постоянный холод в камере донимал больше всего. Арестованный взглянул на часы, скоро принесут кипяток – можно будет чуть-чуть согреться. Холод щедро подпитывал отчаяние, за последние двое суток завладевшее фабрикантом безраздельно. Он сел, укутавшись в одеяло, прислушиваясь к себе и с тревогой ожидая нового приступа кашля, который еле заметно с каждым разом всё тяжелел.