– Миша Дятлов, – хрипло ответил парень.
– И куда же ты побежал спозаранку, Миша Дятлов? Кому книги нёс?
– Наврал я про книги – думал это грабители меня схватили, вот и придумал. У нас в Тезине бунт, мало ли какие люди вокруг ходят, – парень понял, что перед ним кто-то из начальства.
– Да ты что? Прям-таки и бунт? – притворно удивился Черкасов.
– Да, да! – обескураженный Дятлов иронии не понял и продолжил скороговоркой. – Ткачи третьего дня бузить начали. Платой недовольны – вот и взбунтовались. Я к другу в Вичугу решил уйти, переждать, пока не успокоятся, а то житья нет. Хаты жгут, такой пожар был! Даже хозяин из села куда-то уехал, только охрана евойная у особняка из ружей самых отчаянных отгоняет.
– Ты посмотри, страсть какая! – поохал Фёдор. – А чего же ты там три дня делал, а сразу в Вичугу-то не пошёл? Дай угадаю! Ты пошёл, да о бутылку споткнулся. И теперь несёт от тебя, Миша Дятлов, на всю округу так, что хоть святых выноси.
– Кто вы? – мрачно спросил Михаил, поняв издёвку собеседника.
– Кто я – сейчас не важно. Куда как интереснее – кто ты! Правду рассказать, я смотрю, не хочешь. Попробую сам догадаться.
Черкасов присел на корточки и раскрыл мешок, в котором Дятлов держал свои вещи. Достал какое-то тряпьё, выложил его на землю и начал шарить в глубине сидора. Михаил смотрел обречённо.
– Так, – протянул жандарм. – Ты оказывается человек-то небедный, а говоришь дачку не давали.
Фёдор оторвал внутри какую-то заплатку и достал некогда мятые, но теперь аккуратно расправленные и сложенные купюры и мешочек монет.
– Побирался ты что ли? Денег много, а мелочь одна! – удивленно спросил Черкасов, разглядывая богатства беглеца. – Хотя постой-ка…
На мятой рублевой ассигнации остался синий оттиск какого-то штампа, видимо поставленного впопыхах мимо нужной бумаги. Сверху читалось «..елина», а внизу «…несенск».
– А не на мануфактуре ли Гарелина этот рубль выдали? Не Иваново-Вознесенск ли тут зашифрован, случаем? – глаза жандарма загорелись. – Я там в полицейской сводке читал о возмутительнейшем случае. Кто-то казарму рабочую обчистил. Как раз плату работникам выдали, а нашёлся хитрец, который все карманы и тайники аккуратнейшим образом изучил. Причём, что паршивец придумал. Крал не всё, а у каждого понемногу. Потому люди не сразу спохватились, а вот когда обнаружили – тут скандал и вышел! Потерпевшие пошли к управляющим на фабрику – мол, вы обсчитали. Там, конечно, тоже те ещё прохвосты, но отпираются – не мы это. При батюшке на Святом Евангелии готовы были побожиться. Шум до хозяина мануфактуры дошёл, тот к полицмейстеру – ищи, мои не крали. Он походил, всех обворованных опросил и выяснил – жили все в одной казарме. Вместе спят, вместе едят. Говорит им полицмейстер: «Свой кто-то деньги ваши присвоил». Не верят рабочие. По их мнению, последнее это дело у своего своровать. У фабриканта украсть – доблесть, а у своего – позор. Так и ловит до сих пор. Ждёт, когда вор украденное по кабакам спускать начнёт. Казарменные рабочие, по его мнению, вряд ли на что-то другое деньги тратить станут. Ждёт, ждёт полицмейстер-бедолага там у себя, а вор-то вот! Сидит под берёзкой у Тезина.
Фёдор Иванович внимательно посмотрел на Дятлова. Михаил опустил глаза в землю. Он понял, что попался, но для порядка сказал:
– Не знаю я никакого Гарелина. В глаза не видел. Местный я.
– Ну а как по-другому? Ни минуты и не сомневался, – широко улыбнулся жандарм. – Но проверю всё-таки, а вдруг врёшь?
Михаил молчал. Чего тут придумаешь? Этот ловкач по паспорту в два счёта установит, и где он трудился, и где жил. При найме фабриканты паспорта работников в полицейскую управу сдают, там всех переписывают. Плохо дело. Как он всё ловко придумал и тут на тебе! Чего он с этим рыжим взялся водку пить? Вот же дурак! Пересидел бы тихо у Коли Бойцова – никто бы и не пронюхал. Глядишь через месяц-другой здесь бы этот трюк повторил и двинул дальше – страна большая, есть где развернуться. Из Дятлова словно выпустили воздух, плечи обречённо опустились, мышцы расслабились, мысли были только о том, какой же он глупец. Придумал, как можно разбогатеть, схватил свой счастливый случай за хвост и тотчас упустил… Зачем??? Поверил, что всё позади и его никто не поймает? Прогулял, как те пьянчуги, жившие рядом с ним в ивановской казарме, которых он презирал за то, что они готовы всё в жизни пропить. У таких и воровать-то было не стыдно. И у их забитых жён – сами, поди, это отребье себе в мужья выбрали, а теперь плачутся. И у их детей – всё одно ничего путного из них не вырастет.