Внутри у девушки всё холодело от ужаса, когда она думала о том, что происходит на острове теперь. Вопреки расчётам Долли, тревогу подняли уже ночью. Длинный зелёный лаборант, пришедший на пересменку, просмотрел протокол о прошедшей неделе и уже был готов передать его в архив, когда обнаружил отсутствие одних часов.

Сами по себе часы не хранили никакой полезной информации, кроме номера образца, поэтому их не забирали у клонов, отправляя на материк, но они являлись частью инвентаря, числящегося на базе проекта, и их нельзя было оставить в собственность тем, кто уходил с острова безвозвратно.

На минус первом этаже никогда не происходило ничего аварийного – первый уровень не предполагал неординарных задач, и серьёзных проблем здесь возникнуть не могло, поэтому молодой лаборант решил сначала, что третьи часы просто затерялись среди бумаг. Перетряся все папки и не найдя их, он спустился на пол и стал исследовать плинтуса, залезая фонариком в каждую щель. Помещение было большим, рассчитанным на 5—6 рабочих столов, но со временем здесь скопилось столько стопок документов, что из него сделали кабинет на двух лаборантов, занимавшихся в основном организацией этих самых бумаг. На этом же этаже находился медпункт, малый демонстрационный зал и несколько кабинетов других “бумажных” работников, в том числе кабинет главы проекта – доктора Фиделя. На минус втором этаже располагались операционная и лаборатории учёных, занимавшихся вопросами генетики. Ниже третьего, на котором двадцать лет назад и занимались созданием эмбрионов, свободно перемещаться без допуска было запрещено. Впрочем, те три этажа, на которых бывали обычные лаборанты, находились в таком унылом запустении, что желания спускаться ниже не возникало. Клоны выросли, и теперь за ненадобностью всё постепенно превращалось в архив.

Лаборант раздражённо хлопнул дверцей холодильника, складывая полуночный ужин обратно. Часов не было. Идти к доктору Фиделю ему не хотелось – он знал, что кадры сокращают, и не хотел попадаться лишний раз под горячую руку, но по инструкции другого выбора не было, и он, прихватив протокол, вышел в коридор.

Пройдя мимо стеклянных стен, зашторенных изнутри жалюзи, лаборант свернул в конце коридора и оказался у единственной на весь этаж непрозрачной двери. Внутри кабинета раздался звук цокающих каблуков. Доктор Фидель открыл дверь, приглашая лаборанта войти внутрь. Молодой человек был сильно выше старика, и ему вдруг стало неловко из-за этого – некоторые его коллеги считали доктора богом. Лаборант не был посвящён в особые детали того, что происходило в подземельях, – просто делал свою работу и получал достойную оплату, поэтому богом доктора не считал. Тем не менее не бояться и не уважать его было сложно. Доктор Фидель умел вызывать какой-то инстинктивный, ничем не подкреплённый страх. Ему было почти 70 – Карибский кризис он застал ребёнком, потеряв в ядерной катастрофе родителей. Выглядел доктор значительно моложе своего возраста и старательно следил за внешностью. Никто не знал точно, прибегал ли он к хирургической пластике или имплантировал искусственные органы, но старик, выглядевший тридцатилетним, не мог не вызывать сплетен. Впрочем, большинство учёных и сами пользовались экспериментальными методами нейропротезирования, недоступными гражданскому населению. Черты лица у доктора были мягкие, округлые, но глубоко посаженные светлые глаза создавали какое-то дикое выражение, хронически застывшее и не покидавшее его ни в каком настроении.

Доктор Фидель не сел обратно за стол, оставшись стоять посредине комнаты. Он с первого взгляда для себя определил, что этот высокий тощий юноша не может сказать ничего интересного, и поэтому не желал тратить на него время. Лаборант переступил с ноги на ногу, не зная, как начать.