– Тебе, наверное, известно, что твой отец храбро сражался в битве при Линкольне и был тяжело ранен. И что с тех пор со здоровьем у него было совсем плохо.

Крепкий, всегда сытый и вполне сносно ухоженный, Ричард не очень-то представлял себе, что значит «плохо со здоровьем», за исключением того, что нечто в этом роде бывает со стариками.

– Да, брат Павел, – ответил он немного приглушенным голосом, сообразив, что именно это от него сейчас и требуется.

– Сегодня утром твоя бабушка прислала к шерифу своего слугу, – продолжал брат Павел. – Он принес печальную весть, Ричард. Твой отец принял последнее причастие и получил отпущение грехов. Он умер, дитя мое. Ты его наследник и должен быть достоин своего отца. В жизни и в смерти он в руке Господней. Равно как и все мы.

Задумчивое удивление не отступало, Ричард по-прежнему глядел на свои босые ноги, руками он теперь вцепился в край лавки, на которой сидел рядом с братом Павлом.

– Мой отец умер? – переспросил он.

– Да, Ричард. Рано или поздно это ожидает всех нас. Всякому сыну надлежит в свой срок занять место отца, вступить в его права и нести его обязанности.

– Значит, теперь я стану лордом Итона?

Брат Павел не принял сказанное как знак выражения радости по поводу выгодного для мальчика события, но, скорее, как свидетельство осознания важности слов, сказанных самим братом Павлом. На наследника и в самом деле ложилось бремя ответственности, и к нему переходили все привилегии, которые принадлежали его отцу.

– Да, теперь ты лорд Итона. Точнее, станешь им, когда подрастешь. Ты еще должен набраться мудрости, чтобы научиться как следует управлять своими владениями и подданными. Именно на это и рассчитывал твой отец.

С трудом осмысливая практические следствия своего нового статуса, Ричард мучительно пытался вызвать в памяти образ отца, уход которого требовал теперь от него мудрости и благоразумия. Из своих редких в последнее время наездов домой, на Рождество и на Пасху, он вынес одно воспоминание: по прибытии и отбытии его допускали в комнату больного, где стоял запах лекарственных трав и преждевременной старости, разрешали поцеловать осунувшееся серое лицо и услышать низкий, безразличный от изнеможения голос человека, называвшего его сыном и просившего прилежно учиться и хорошо вести себя. Ричарду стало не по себе. Он никогда не принимал этого близко к сердцу.

– Ты любил своего отца и делал все, чтобы угодить ему, не так ли, Ричард? – поспешно и мягко сказал брат Павел. – Ты и впредь должен делать то же самое. Можешь помолиться о его душе, это послужит утешением и тебе самому.

– Должен ли я отправиться теперь домой? – спросил Ричард, которому в эту минуту важнее было понять, что ему делать, нежели услышать слова утешения.

– На похороны отца – разумеется. Но дома ты не останешься, еще не время. Твой отец хотел, чтобы сперва ты как следует выучился читать, писать и считать. Ты еще слишком молод, а пока ты не станешь мужчиной, за твоим манором будет присматривать управляющий.

– Моя бабушка считает, что мне незачем учиться грамоте, – заметил Ричард. – Она очень разгневалась, когда отец отослал меня сюда. Она говорит, что какой-никакой писарь найдется в любом маноре и что чтение книг не самое подходящее занятие для дворянина.

– Полагаю, она не пойдет против воли твоего отца. А раз он умер, его воля тем более священна.

– Но у бабушки свои соображения на мой счет, – с сомнением произнес Ричард, поджав губы. – Она хочет женить меня на дочери нашего соседа, потому что у Хильтруды нет братьев и она наследница Лейтона и Роксетера. И теперь бабушка решит женить меня как можно скорее, – просто объявил он, искренне глядя в глаза брату Павлу.