Когда под подушкой вибрирует телефон, я, не взглянув на экран, догадываюсь, кто звонит. Меня вообще регулярно беспокоят всего несколько человек, а так настойчиво – второй раз подряд до сброса – только отец. И чего ему не спится?

Я смотрю, как его имя загорается снова, и что-то шевелится внутри. Может быть, ему и правда не все равно? Тут же отсекаю стремные мысли, потому что они никуда не ведут. Отцу просто не нужны прежние проблемы и очередные скандалы – вот и все.

– Здравствуй, Кирилл, – слышу я в трубке.

Голос у него какой-то усталый. Опять сидел в офисе допоздна? Он такими темпами себя раньше времени угробит.

– Привет, па. Знаю, что не позвонил. Замотался.

– Я заезжал посмотреть, как ведутся дела в баре, но мне сказали, ты уехал давно.

– Я буду дома, па. Скоро. Не жди меня опять до утра.

– Надеюсь, ты помнишь наш уговор.

Гудки оборвавшейся связи до дрожи раздражают барабанную перепонку. Я прекрасно помню, где обещал быть, особенно с тем, как часто мне об этом напоминают. Прекрасно помню разговор о том, что наркоманам и пьяницам не место среди Олейников. И о честной сделке с отцом мне не дают забыть – «рехаб» или домашняя терапия на строгих условиях. Я. Все. Помню. Знаю, что я сам выбрал более длинный и сложный путь, но отец слишком, блин, ответственно отнесся к роли надзорного органа, назначенного мозгоправом.

Почему с мамой у нас все было иначе? Мы всегда понимали друг друга с полуслова, поддерживали, были друг для друга источником силы. Подобной связи я в своей жизни больше не встречал, возможно, и не встречу никогда больше. Мое сердце сдохло и остановилось вместе с ее сердцем много лет назад — вот она правда. Я гребаный ходячий мертвец.

Я быстро одеваюсь и, как обычно, не оставляю за собой следов. Будто меня и не было здесь, будто и вовсе не существует.

– Спасибо, – говорю я Диане.

Всегда. Не за секс, а за прожитый день. Она меня понимает. Она не виновата, что я не способен на чувства. Она не виновата, что сама другая и любит всех без разбора. Мы оба не виноваты, что рождены и выращены с дефектом.

– Пожалуйста, – каждый раз отвечает она.

Я выхожу из прохлады подъезда на воздух – горячий, спертый, который не дает нормально продохнуть и отбивает желание закурить.

Я не один, не один, – повторяю я, видимо, пытаясь убедить себя.

Но кому я вру?

***

* «Окситоцин» в данном контексте подразумевает «гормон любви»

3. Глава 3

Яся

Я не буду раскисать, не буду! – убеждаю себя на утренней пробежке по набережной, но в один момент окружающий мир все же теряет контуры и начинается расплываться. Я резко останавливаюсь, упираюсь руками в колени и дышу, часто дышу. Только сейчас понимаю, что слезы уже градом льются по щекам.

Вчера Лев впервые не пожелал мне спокойной ночи. Для кого-то, возможно, это глупая мелочь, но для нас – ритуал длиною в жизнь. Мы не нарушали его, даже пока я училась в Канаде. Разница во времени не казалась нам помехой. Так что же изменилось?

Я полночи гипнотизировала телефон. Просыпалась несколько раз, проверяла сеть и сим-карту – все было в порядке. Лев появлялся в мессенджерах и светился онлайн в социальных сетях. Его игнор касался только меня.

Вдох-выдох. Я перевязываю хвост, вытираю футболкой мокрый лоб и беру в любимой кафетерии самый черный кофе из всех возможных. Сажусь с ним на парапет и, наслаждаясь крепким ароматом, долго-долго наблюдаю за прогулочными катерами, которые лениво покачиваются на волнах. Я люблю отдохнуть в тишине.

Когда кофе немного остывает и я делаю глоток, рядом со мной раздается громкий детский плач. Он возвращает меня на землю – я ведь только что летала в небе вместе с чайками. Обернувшись, я вижу плачущую малышку с длинными косичками. Рядом с ней стоит рослый мальчик с пухлыми щеками и со словами «он мой, мой, мой» прижимает к груди игрушечный грузовик.