– Боишься? – спросил довольно мужчина, мельком поглядывая на сжавшуюся девушку, затем снова принялся смотреть на дорогу.

– Не особо, – соврала Эртон.

Ей было страшно. И больше всего настораживало волнительно ожидание, предчувствие чего-то плохого. Они застали её врасплох ещё вечером прошлого дня, мешали спать, отличались от обычных переживаний перед сложным экзаменом. Это совершенно новое чувство подпитывалось осознанием собственной беспомощности, крепло вместе с ним и выливалось в бессонницу. Было бессмысленно успокаивать себя, тем более просить Дженкинса развернуть машину и убраться подальше от этого чёртового города. Пару раз ей даже пришлось слабо прикусить язык, чтобы заветные слова не сорвались с губ.

– Не переживай, год пролетит незаметно, а потом мы пересечёмся и будем работать вместе.

– Я всё думаю о том, что будет с отцом, если он вдруг очнётся, – Шелби не смогла больше игнорировать Майкла.

Её выводила из себя лёгкая улыбка, периодически мелькающая на лице, покрытом щетиной. Будто Дженкинса вовсе не касалось её горе. Больше всего разочаровывало, что в глазах чужих людей она замечала гораздо больше жалости к шерифу, чем во взгляде его лучшего друга.

– Мы же с тобой это обсуждали, – в привычном низковатом голосе начали прослеживаться следы раздражительности, и это почему-то принесло ей некоторое облегчение.

– Знаю, – ответила она, затем чуть оживилась в надежде поддеть мужчину, – но нам надо было ещё подумать. Мы могли бы осуществить твой план гораздо быстрее. Например, создать мне липовое удостоверение, заплатить за моё место в отделе. Это лучше, чем ждать меня целый год, гадая каждый день, а получится ли у меня выпуститься из Вивария.

Шелби повернулась к мужчине, заведомо зная, что тот смерит её удивлённым взглядом, но она никак не ожидала увидеть в нём едкую, похожую по цвету на желчь, примесь отвращения. Удивительно, как пара слов может вывести человека на чистую воду, заставить его выдать свои настоящие помыслы. Но всему виной было моральное напряжение – иначе не получилось бы так легко поиграть с эмоциями полицейского.

– Ты сейчас серьёзно? – спросил Дженкинс, но в ответ прозвучало только многозначительное молчание.

Девушка знала, что несла полнейший бред, но ей хотелось как-нибудь задеть мужчину, чтобы стереть вечную улыбку с его лица. Ей приходилось лишь догадываться, что Майкл не гнушался брать взятки от преступников или их родных, погряз в коррупции, как и весь город, некогда служивший образцом честности и справедливости. Было очевидно, что в последнее время шериф Эртон ходил как в воду опущенный из-за конфликта со своим другом. Не пришлось даже гадать, откуда упало яблоко раздора.

Казалось, что ненависть к самому честному работнику отдела, копившаяся в Дженкинсе долгое время, перекинулась на неё. Она выливалась наружу, словно яд, капала с маленьких зубов, медленно подбиралась к её голове, сжигая там все положительные чувства, эмоции и воспоминания.

В одном из них она также сидела в нагретом салоне. На улице стояла более отвратительная погода: ливень бился о стёкла из-за сильного ветра, а маленькая девочка пыталась согреться. Её тонкое, длинное тельце била дрожь, по щекам лилась дождевая вода вперемешку с горячими слезами. Она тихо всхлипывала, наблюдала за каплями, стекающими по запотевшему стеклу, так сильно задумалась о чём-то своём, что испугалась, услышав щелчок открывшейся дверцы.

Майкл быстро залез в свою старенькую машинку, отряхивая кожаную куртку от последствий разбушевавшейся погоды. Шелби поджала губы, снова спрятала покрасневшую щеку за длинными тёмно-каштановыми волосами и шмыгнула носом. Участок прядей на макушке, за который нещадно тянули девочку, даже смогли вырвать из него небольшой клок, до сих пор болел. Она, испугавшись, снова потянулась пальцами к нему, боялась, что нащупает лысину, но её там не было.