И заставить, в конце концов, читателей, слушателей, зрителей напрягать свои мозги. Потому что только потрудившись можно достичь наслаждения.

Мною написаны около сотни пьес, тысячи четыре страниц прозы и публицистики и около шестисот стихотворений.

43 года я пишу сознательно прозу, пьесы, стихи. И все эти годы, за исключением последних шести месяцев, меня терзало чувство отчаяния, ничего общего не имеющее с творчеством. Это отчаяние трудящегося, работающего Сизифом.

Тот, кто кроме удовлетворения от удачных работ руками и головой по хозяйству знает еще удовольствия плотские – половые, гастрономические, актерские, и причастен к преобразованию хаоса, бушующего в голове, в легкие, стремительно-мощные строки, знает, что с этим последним ничто не сравнится. Даже сочинение музыки, даже изготовление живописных полотен. Потому что музыка и художество все-таки имеют в своей основе готовые инструменты, определенно звучащие, и краски. Работа со словом начинается с подлинного хаоса. Все слова, с которыми соприкасаешься в момент решения писать больше чем мертвы – они легковесны, пошлы, омерзительны. Они в этот момент – антислова. Их надо заново отлить.

Такова профессия. А поскольку лица, владеющие словом, практически владеют властью, то положение писательства, как фундаментальной основы цивилизации, становится очень уязвимым. Несомненно, что владение скрипкой, скажем, невозможно имитировать. Однако полно шарлатанов (даже с посмертной славой) в среде живописцев. Убогие мелодии звучат из века в век. Почему? Потому что искусство, всеми своими лапами стоящее на природном даре, подвергается беззаконной атаке. Скрипач на 90 процентов зависит от трудолюбия и учителя. Писатель зависит только от бога. С этим никто и никогда не примирится. Настоящих писателей будут всегда поджаривать на кострах, заливать им олово в глотку и отсекать пальцы. Но прежде, чем заняться уголовщиной, их постараются не заметить.

Сегодня миллиарды слов рождаются и умирают тут же, одномоментно. Есть даже такие газеты (например, «Метро»), которые сознательно делаются для урны.

Шарлатаны идут в атаку с огнеметами. Они убивают слово, речь, стиль, форму. Им надо снизить планку до земли, чтобы уже никто не отличил их от Гоголя или Флобера.

Все Гоголи и Флоберы – в прошлом! Вот – цель.

Все народные восстания бессмысленны и беспощадны! Вот – цель.

Все могут всё. Но некоторые еще и имеют всё. За что? За ум и хитрость.

Два способа (кроме отсекания членов и сожжения на кострах) исправно помогают всевозможным говорунам морочить страны и народы. Первый: не печатать, не подпускать к микрофону, на экран. Второй: развивать и культивировать у настоящих писателей настоящую скромность. То есть, если меня или другого настоящего не замечают, то мы не станем кричать и требовать третейского суда: мы станем гордо и скромно в сторонке. Мы постоим. Десять, двадцать, пятьдесят лет. Что за проблема? Вино, чем старше, тем лучше.

Эй, вы! Бандиты, отщепенцы, подонки, тупые!

Выходите на площадь.

Чтобы все увидели, кто чего стоит.

А вы-то, все остальные? Читатели? Какие вы читатели? Вы такие же тупые, потому что настоящий читатель это человек, который любит работать головой, который не мыслит для себя более высокого наслаждения, чем благодарность за наслаждение. Вы обычную фразу «Маша ела кашу» не сможете отметить среди хаоса псевдофраз.

За время своей немалой жизни я не встречал ни одного настоящего писателя, который бы добился широкой известности. Могу назвать ряд шарлатанов, скажем, в поэзии: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, Бродский. В прозе: Аксенов, Битов, Распутин, Астафьев (еще и