Шансы Фридриха на выживание в этом враждебном окружении заключались в согласованной внутренней и внешней политике. «Мне доводилось видеть, как малые государства одерживали верх над величайшими монархиями, – писал Фридрих, – в том случае, когда у них имелась промышленность и был порядок в делах».[308] Кантональная система обеспечивала постоянный приток рекрутов из крестьян и офицеров-аристократов; взамен король полагал «своим долгом защищать дворянство, прекраснейшую драгоценность короны, прославившую его армию».[309] Правильное управление позволяло получать больше доходов с населения; при Фридрихе сбор налогов увеличился троекратно, причем 83 процента этих средств тратились на оборону, даже в мирный период 1745–1756 годов. Фридрих также сумел расположить к себе религиозных диссидентов, нашел общий язык с католиками, особенно с теми, кто проживал в стратегически важной Силезии. Главной заботой Фридриха при этом оставалась Германия. Требовалось помешать Габсбургам, стремившимся использовать свою императорскую корону для мобилизации империи против Пруссии. «Со времен Фердинанда I, – писал король, – принципы Австрийского дома сводились к осуществлению в Германии политики деспотизма». По этой причине необходимо было блюсти «свободы Германии», то есть поддерживать баланс власти между императором и представительными собраниями.[310] Фридрих верил, что равновесие в империи является основой, от которой зависит Европа в целом. Он не сомневался в том, что, если Габсбургам удастся нарушить это равновесие, они со временем подчинят себе всю Европу, а следовательно, и Пруссию. Однако прусский король не нашел значимых союзников ни внутри, ни вне Германии, за исключением Великобритании, которой он пообещал защищать Ганновер в обмен на инвестиции, как оговаривалось в соглашении, подписанном обеими странами в Вестминстере в январе 1756 года. Как ни парадоксально, действия Фридриха помогли Вене запустить против него имперскую машину.

Открытая война в Европе и Америке в 1755–1756 годах неумолимо приближалась, и Великобритания с Пруссией приняли меры предосторожности. Лондон одобрил еще более жесткие шаги в отношении подавления внутренней угрозы. В горной Шотландии начались, выражаясь современным языком, «зачистки»: мелких фермеров уговаривали или заставляли бросать свои земли, отчасти ради более продуктивного использования этих владений, но прежде всего в стремлении расправиться с якобитами и лишить Францию потенциального союзника. Франкоязычное католическое население Новой Шотландии, которое давно являлось настоящей «занозой» для британского правительства, в 1755 году преимущественно депортировали – около 7000 человек из беспокойных «новых скоттов» – в тринадцать колоний и расселили в Массачусетсе, Виргинии и Мэриленде, а затем переправили в Луизиану. Теперь эти люди не представляли серьезной опасности. В обоих случаях британское государство решало стратегическую проблему посредством «этнической чистки».[311]

К суровым мерам прибегнул и Фридрих. После дипломатической революции его все больше беспокоила Саксония – «меч, нацеленный в сердце Бранденбурга».[312] Информатор из саксонского министерства иностранных дел сообщил, что курфюрст выжидает удобный момент, чтобы сбросить маску, и нападет на Пруссию в союзе с Марией Терезией, Людовиком и русской царицей. Русские настаивали на немедленном ударе, но австрийцы упросили повременить до следующего года. Фридрих решил действовать на опережение. В августе 1756 года он вторгся в Саксонию и быстро оккупировал княжество целиком. Едва ли не прежде всего он велел обследовать архив столицы Саксонии, Дрездена, и отыскать документы, которые оправдали бы его превентивное вторжение. Такие документы действительно были найдены и опубликованы для всеобщего изучения в том же году – вместе с заявлением короля, что «всякого, ожидающего тайно спланированного нападения, можно обвинить во враждебных действиях, но не в агрессии».