– Это вовсе не плохо, поверьте! – поспешно парировал Голицын. – Но, чтобы исключить техническую ошибку, необходим повторный эксперимент…

К горлу подкатила тошнота. Голова закончила болеть только под утро, и к повторению Соня совсем не была готова.

– Нет. Не могу… Извините.

Голицын кивнул, не настаивая.

– У вас всегда такая реакция на музыку?

Соня пожала плечами.

– Не знаю. Стараюсь с ней не соприкасаться.

– Вы не посещаете театр, синема, оперу?

Соня помотала головой.

– Праздники? Балы?

Соню этот застенчивый допрос начал бесить.

– Не хожу. И на балет тоже. И в цирк. И в рестораны. И в церковь. И представьте, не чувствую себя ущемленной!

– Я не хотел вас обидеть… – окончательно смутился Голицын. – Просто… Долгое время я сам был равнодушен к музыке. То есть, конечно, учился играть на рояле, посещал концерты. Но там либо мысленно играл в шахматы, либо придумывал палиндромы. А потом познакомился с Тимофеем…

Голицын кивнул подошедшему официанту, тот снова наполнил Сонин бокал. Пузырьки весело побежали вверх по запотевшему хрусталю.

– Тим, кстати, тоже имеет очень низкий эвропоказатель, но при этом я не знаю человека с лучшим музыкальным вкусом. Так что не все так просто с классификацией, и уже тем более нельзя ставить одних ниже других только исходя из замеров эвро.

Соня невольно улыбнулась.

– В мире музыки все должны быть равны. Вы случаем не марксист?

Голицын опять покраснел. Немного надо, чтобы вывести его из равновесия.

– Я все-таки полагаю, что, возможно, дело в качестве самой музыки… Если вы услышите исполнителя высокого уровня, возможно, ощущения будут другими. Обещаю, если будет некомфортно, мы уйдем…

Серые глаза смотрели умоляюще. Похоже, это и правда для него важно.

– Рискну.

И Соня залпом выпила замечательный ледяной брют до дна.

Хорошевич ходил по кабинету взад-вперед, что означало, что к разговору он относится с достаточной важностью.

– Я навела справки. Отец компаньона Голицына, Тимофея Шушина, генерал Василий Шушин, занимается секретными военными разработками, кажется, в области медицины…

– Кажется?

– На то они и секретные, что точно ничего не известно. Но если это поможет материалу, я выясню точней.

Шампанское придало Соне смелости. Щеки порозовели, вьющиеся прядки выбились из косы. Не сбавляя шага, главред прищурился одобрительно, явно осознавая перемену в тихой библиотечной мышке. Но тут в кабинет заглянул репортер Синица, и Хорошевич не упустил момента воткнуть шпильку.

– Видите, мадемуазель Веснина фактически кроит нам сенсацию из материала, который вы сочли неинтересным!

– Цыплят по осени считают – буркнул Синица, хмуро кивая Соне, и кладя на стол заготовку статьи.

– По поводу благотворительного бала…

Хорошевич пробежал глазами поданный листок.

– Пресновато, батенька. Даже для столь немаловажного события. Где драматургия? Интриги, тайны? Так у нас тираж обнулится. Работайте!

Синица вышел, явно борясь с желанием хлопнуть дверью.

– Зависть сильнейший стимул для профессионального развития, – не без удовольствия сообщил Хорошевич. – Так во сколько вы идете на свидание?

– Это не свидание, а эксперимент… – поправила Соня.

– Вся наша жизнь эксперимент, детка… Кстати, я тоже навел кое какие справки. Ваш Голицын натуральный князь, сын Сергея Голицына, недавно почившего. Так что добыча крупная. Я бы на вашем месте хотя бы губы подкрасил… Все, молчу!

Хорошевич замахал руками в немом благословлении.

В половине седьмого Голицын подвез Соню к богатому особняку на Пречистенке. Важный швейцар отнес беличью шубку в гардеробную, где висели сплошь соболя и котиковые манто. В огромном венецианском зеркале Соня увидела свое отражение. Насколько же убогой, наверное, выглядит ее чистенькая, но уже не раз стиранная блузка в сочетании со скромной юбкой, перешитой из материной. Голицын словно почувствовав Сонино смущение, крепко взял под локоть