Вскоре это стало просто невозможно. Жильцы решили большую часть дня проводить в «миклате», а в перерыве между тревогами, чтобы не задыхаться в душном подвале, выходить на площадке вблизи «миклата», со страхом ожидая следующего сигнала тревоги.

Так прошла одна неделя, затем другая. Ракеты падали все гуще, и настроение у жильцов начало меняться. Испуганные и раздражение люди, согнанные вместе взрывами ракет, изливали, в горячих обсуждениях, свои невеселые мысли и чувства. Семейные женщины, которых раньше интересовали семейные конфликты и бытовые сплетни, неожиданно превратились в страстных политических комментаторов.

Мадам Шупельмахер, полная дама с благородной осанкой, учительница музыки, проживающая в соседнем подъезде, бурно выражала свое возмущение: «Как это так! Наша армия самая сильная на Востоке! Она имеет много побед! Неужели она не может быстро раздавить паршивую кучку террористов?» Ей поддерживали сестры-близнецы, постоянные участники различных собраний. Особенно горячилась не по возрасту темпераментная Сара: «Наши самолеты должны сравнять с землей бандитский Бейрут и все эти лагеря палестинцев, откуда летят на нас проклятые ракеты!». Бывшая советская фронтовичка Бетя вторила своей сестре: «Вот если бы в Израили был такой сильный вождь, как Сталин, он бы сразу разнес в клочья всю арабскую банду!»

Утро третей недели войны, выдалось неожиданно тихим. Ни сирен тревоги, ни взрывов ракет. С моря дует влажный ветерок. Голуби воркуют на подоконниках и крышах.

К полудню у многих жильцов стали появляться шальные мысли: – «Может быть, нашим ребятам уже удалось справиться с» Хизбаллой»? Может быть, уже все кончилось?» Тем более в утренних новостях «РЭКА» сообщила, что «Насрала», вероятно, уничтожен мощнейшим ударом нашей авиации по Бейруту.

Однако, как только раскаленный солнечный диск коснулся морской глади, все вокруг вдруг завыло, засвистело и задрожало. Посыпались оконные стекла, от тяжелых ударов задрожали стены дома. «Грады» взрывались, где-то совсем рядом. Люди, стоящие в подъезде, толкая друг друга, бросились в «миклат». Андреи остался стоять в подъезде. Взрывная волна отбросила его на лестницу. Вскоре взрывы прекратились. Андрей поднялся на ноги, стряхнул с себя кусочки бетона, упавшие с потолка, и приоткрыл тяжелую бронированную дверь. В «миклат» ворвался незнакомый, смешанный с песком и гарью, едкий запах взрывчатки. Запах войны еще более усугубил страх, царящий в убежище.

Прозвучал сигнал отбоя тревоги, но через несколько минут воздух взорвался воем пожарных и полицейских машин Мужчины стали потихоньку выходить на улицу, желая увидеть, что происходит вокруг.

Пинхас, Сема и Андрей пересек асфальтовую дорожку и зеленые газоны, усыпанные осколками стекла, бетона и металла и перед их глазами открылся фасад многоэтажного соседа.

Многие окна огромного соседнего дома смотрели на мир пустыми глазницами. От взрывов «Градов» вылетели не только стекла, но и оконные рамы. Весь фасад здания был иссечен следами сотен осколков. В здание попало несколько ракет. Одна из них не разорвалась и из окна третьего этажа торчала ее хвост.

Из состояния прострации Семена и Пинхаса вывел громкие возгласы Андрея:

«Смотри! Старая знакомая!» воскликнул он, указывая на хвост ракеты, торчащей из окна. «Насралы» даже окраску хвостового оперения не поменяли! Град«– 220 миллиметров! Мы ими в Афгане “духов” (так советские солдаты называли афганцев во время войны) давили! Сразу видно российское производство! Каждый третий “Град” не взрывается!». В эту минуту около них появились полицейские, и попросили немедленно вернуться назад в убежище.