На Сахалине проживает большое количество корейцев (значительно больше, чем еврейцев). К ним я до сих пор отношусь с уважением. Это в своём большинстве порядочные, обязательные, аккуратные люди. Фамилии у них самые разнообразные и могут состоять чуть ли не из любой буквы алфавита, но наиболее частая фамилия – Ким. Это я к тому, что Саня после неудачной партии с корейцем выдал поистине историческую фразу, не шутя, на полном серьёзе: «Как фамилия этого Кима?» Эту «фамилию» мы вспоминаем регулярно.

Ребята и девчата сыграли тоже неплохо и в общекомандном зачёте мы заняли 3-е место, поэтому Вовкины габариты использовать не пришлось. Мы были рады, допинг-контроль прошли все, кроме Василича, но он членом команды не являлся. С тех пор с физподготовкой у меня было отлично.

Так в череде этих приятных и неприятных событий, окончился мой 9-й класс с семью «тройками» и неудовлетворительным поведением. Что сказала мама, объяснять не буду, по-моему, и так понятно.

Наступило лето! В пионерские лагеря я не ездил принципиально. Считал, что мне достаточно муштры и построений в школе и поездка в лагерь будет перебором по этим показателям. Играл с утра до ночи в футбол, с нежеланием помогал папе строить дачу, курил «Беломор» на её чердаке или просто шлялся. Но знал, что это лучше, чем ежедневно ходить в школу или быть в лагере.

30 августа – Сашкин день рождения. Он все десять лет для меня был печальным праздником. Наутро – в школу за расписанием, а через день – на уроки.

С Саней мы познакомились давно, и это правда. Его и мои родители получили квартиры в одном доме, нам было, наверное, по пять. Во дворе дома был срач, как это бывает весной и после сдачи нового дома в эксплуатацию. Эти события на этот раз были совмещены, наверно для пущего впечатления новых счастливых обладателей социалистической собственности. Напротив нашего нового дома, в 20 метрах, располагался детский сад «Золотой ключик», куда в дальнейшем ходили с Шуриком в одну группу, и только на территории садика можно было гулять такой шпане, как мы, чтобы по уши не увязнуть. Не напуганные в то время киднепингом, усыплённые слабым развитием трансплантологии в СССР и отсутствием терроризма, мои родители отпустили гулять меня одного в кирзовых сапогах. Сапоги оставляли в грязи красивые следы и заставляли в связи с этим меня чеканить шаг. Таким образом, дойдя до калитки садика, я был уже чумаз, как свинья. Там какой-то пацан в дурацкой шапке с резинкой ездил на педальной машине, чистый-чистый. Я подошёл, пнул кирзачом автомобиль, попипикал сигналом, но укрывшаяся от моего взора его мама прогнала меня, а ему объяснила, что я нехороший мальчик и дружить со мной не надо.

Я ушёл, ещё попечатал следы и направился домой, на пятый этаж.

Родители толкали мебель из угла в угол, Маринку не помню. Через какое-то время мама сказала, что под нами на четвёртом этаже живёт такой же мальчик, как я, и повела меня с ним знакомить, чтобы мне не было скучно.

Мы спускаемся, заходим в квартиру 27, и кого я вижу: того пацана и его маму. Но с тех пор мы дружим больше 30 лет, не то чтобы общаемся регулярно, нет, просто каждый из нас знает, что у него есть друг. У Сашки – я, а у меня – он.

С Саней у нас всё было общее. Наши родители дружили, покупали нам одинаковую одежду, особенного выбора тогда не было, и мы были почти что близнецами, даже оба были левшами, вместе пошли в 1-й Б, где из меня, настойчиво делали правшу. В этом же 1-м Б вместе начали курить, но после порки вместе бросили, принимались курить и в 3-м Б, но бросили по той же причине, что и первый раз, и через день обоим предстояло идти в десятый.