Богуслав направился к двери, в ладони хлопнул, и тотчас двери распахнулись, в зале появились Вартеслав, Генрих, камергер Вольф и камер-юнкер Саксон. В роли главного свата выступил князь Вартеслав. Он низко поклонился Всеволоду и Анне, потом направо и налево всем придворным мужам и повел речь:

– Великий государь всея Руси, великая княгиня, пришли к вам из германской земли купцы. Прослышали они, что товар добрый у вас в теремах бережется. А вот и главный купец, – князь показал на жениха, – маркграф Нордмарки Генрих Штаденский, роду королевского. И просит он показать тот товар – красну девицу, – ежели государь и государыня сочтут сие возможным.

Слушая Вартеслава, Всеволод не спускал своих зорких глаз с Генриха. Удивил жених будущего тестя ростом почти трехаршинным. «Эко вымахал!» И худобе его князь подивился. Но дольше всего он рассматривал лицо жениха. Как Вартеслав и говорил, оно и впрямь было ангельским, будто сошло с фрески Софийского собора, написанной искусным византийским живописцем. Все в лице Генриха умиляло: и кроткий взгляд больших голубых глаз, и мягкая, светлая улыбка. «Господи, да вот же она – красна-девица. И что там Вартеслав просит… Да будет ли он мужем когда?»

– Говори же, братенич, чем знаменит твой отрок? – обратился Всеволод к Вартеславу.

– Род графов Штаденских знаменит многими подвигами. Они владеют огромными землями, многими замками. Их могущество уступает только императорскому. Но недавно маркграф Генрих осиротел и потерял батюшку. Матушка графиня Гедвига вдовствует и надеется получить от вас, государи, славную невестку.

Всеволод и Анна переглянулись.

– Что ты скажешь, матушка-государыня? – спросил князь Анну.

Желания Анны оказались противоречивыми. До восемнадцати лет она прожила среди полудиких племен, видела зверские лики. И потому ее потянуло прикоснуться к ангельскому лицу жениха, приласкать его по-матерински. Но что-то отталкивало ее от немощного отрока, который никогда, поди, не возьмет в руки меч, дабы защитить ближнего, свой дом, свою державу. И она милостиво отдала право выбора дочери, сказала то, что могла пожелать своей дочери любящая мать:

– Ты, князь-батюшка, положись на Евпраксу. Сказывал же, что в этих теремах так уж повелось с дедушки Владимира, что княжон не неволили.

– Хорошо помнишь предание, спасибо. Не будем и мы неволить Евпраксу, – ответил Всеволод. У него тоже впечатление о маркграфе раздваивалось. По его мнению, рядом с крепким Вартеславом Генрих был похож на цаплю, однако князь никогда не судил о человеке по его внешности. Умный муж, свободно владеющий пятью языками, прочитавший много мудрых книг, он прежде всего ценил в человеке духовный мир, его ум. И тут не разглядишь человека походя, как коня на торгу, с ним надо душевно поговорить, чтобы раскрыл свои тайники, показал, чем богат, а прежде всего – розмыслом. И счел Всеволод, что нужно будет найти время посидеть с маркграфом вдвоем. Все, по его мнению, шло к тому, что дом Рюриковичей породнится еще с одним именитым домом Западной Европы.

Так примерно думала в эту пору и княжна Евпраксия, которую пока в залу не пригласили, однако она была свидетельницей того, что происходило в тронном зале.

По воле великого князя Изяслава почти сорок лет назад за стенами залы сделали тайную камору с глазницей, чтобы видеть и слышать все, что происходило в главном покое дворца. О той каморе знали лишь князь, княгиня да дворецкий Василько. Но сегодня Анна привела в нее дочь, дабы та увидела своего нареченного до встречи, когда нужно будет выразить свою волю. Евпраксия знала, что миг этот приближается неотвратимо и ей предоставлено для ответа лить два слова: «да» или «нет». Сказала же свое слово «нет» ее тетушка княжна Анна, когда дедушка Ярослав надумал выдать ее замуж за английского принца, у коего лик был украшен не подбородком, а конским копытом. О том Евпраксия слишала от батюшки, который много рассказывал о вольнолюбивой сестре.