– Ты должен был сказать мне, что пришло время вносить ренту. Я могла бы заплатить. У меня достаточно времени.

– Нет, – резко отвечает отец. – Я не позволю этому случиться.

– Но работы мало. – Злость, которую я не могла сорвать на сборщике подати, рвется наружу. – Ты понимаешь, что это значит для нас, для тебя? Ты мне нужен, папа. – В отчаянии я чувствую, как слезы льются из глаз. – Ты подумал об этом, прежде чем позволить сборщику забрать твою кровь?

– Есть вещи, которых ты не понимаешь, Джулс. – Спор изрядно измотал отца. Меня терзает чувство вины: он только что отдал месяц жизни и наверняка истощен. – Герлинги – зло, ими движет алчность, – кипит он. – Тот парень, Лиам, скорее бы отправил нас на казнь, чем рассказал правду о пожаре…

Он не успевает договорить и разражается сильнейшим приступом кашля. Следующие слова звучат так тихо, что я задаюсь вопросом, уж не выдумала ли я их.

– Я не позволю им заполучить тебя.

– Они не получат меня. Они меня даже не заметят, – говорю я, стараясь подавить раздражение и отчаяние в голосе. Я устала прятаться, ждать. – И если заработаю достаточно, то смогу вернуться в школу.

– Нет. – Голос его твердый как сталь. – Ты не вернешься в Эверлесс. Я запрещаю тебе.

– Папа, пожалуйста. Никто меня не узнает. – Мои мольбы звучат словно детский каприз. Я потрясена вспышкой папиного гнева. Он ненавидит Герлингов так же, как и я, но не стоит отдавать жизнь по капле, чтобы уберечь меня. Неужели страх подчинил его разум?

– Я все еще твой отец, – говорит он. – И, пока ты живешь под моей крышей, будешь делать, что я скажу.

Я хочу продолжить спор, но отвратительная мысль приходит в голову.

Он не может остановить меня.

После того как папа выгнал Лиама в ту ночь, когда мне было двенадцать, он решил покончить с прошлым. Деревенские жители, знающие, что кузнец Герлингов оказался среди них, недоумевали: почему тот оставил такое почетное место ради нищенской жизни в деревне? Но папа находился в постоянном страхе, что Лиам снова найдет нас, чтобы свершить-таки свою ничтожную месть. Поэтому легче было придумать обычную историю: фермер и его дочь бросили земледелие после череды неурожаев. Он научил меня врать так, чтобы никто не задавал нам лишних вопросов. И сам не понимает, насколько хорошо это сделал.

Я тяжело вздыхаю.

– Амма уезжает в Эверлесс, – говорю я. – Может быть, мясник даст мне ее место.

Взгляд папы становится мягче.

– Может.

Он тянется ко мне и накрывает мою руку ладонью.

– Мне так не нравится, что тебе вообще приходится работать. Но, по крайней мере, здесь мы вместе.

Я улыбаюсь. Если бы я могла сказать правду: что от одной мысли вернуться в Эверлесс мне становится плохо и страшно, но я все равно туда отправлюсь. Папа довольно улыбается, и я понимаю, что он меня не раскусил. Я встаю, целую его в лоб и иду в кухню, чтобы приготовить ужин.

Пока папа не видит, я беру фигурку Колдуньи с окна – ту, что принадлежала маме, – и кладу ее в карман. Возможно, Колдунья принесет мне удачу. Может, мысль о ней придаст мне сил.

На рассвете и то, и другое мне понадобится.

Я ложусь спать раньше папы. В кровати у камина, под тонким одеялом, с закрытыми глазами, я прислушиваюсь, как он делает записи в своем учетном журнале. Я знаю: он подсчитывает свое время, словно, проверяя и перепроверяя цифры, он вдруг найдет способ купить все то, чего мы не можем себе позволить. Затем слышу скрип входной двери: он отправляется к старому колодцу, чтобы принести воды; огонь в камине потрескивает громче, когда он подбрасывает еще одно полено. Наконец папа целует меня в лоб и, тяжело вздыхая, уходит в свою комнату.