Курю и мысленно говорю себе, что на этом точка. Вот так легко и просто закончилась сказка. Так Ева потеряла своего Адама. На этом уже точно все и даже если у меня еще оставались какие-то надежды или хотя бы призрачный намек на то, что он одумается и извинится, то они рассыпались, словно пепел с моей сигареты.

Позволяю слезам литься, не останавливаю их, но и не позволяю грусти загнать меня в свои силки. Сажусь за комп, продолжая реветь и пишу, смаргивая слезы с глаз, чтобы не застилали текст, который выходит из-под моих пальцев, летающих по клавиатуре.

Мне становится легче, после того как я изливаю все, что пережила, на бумагу. Словно я выдергиваю из тысячи иголок, застрявших в моем теле, по одной и от этого чувствую облегчение. С каждым новым предложением на мою кровоточащую рану проливается лечебный бальзам. Я не знаю пока, что будет в конце, но то, что именно это мне сейчас нужно, не подлежит сомнению.

Я засыпаю на диване, укутавшись пледом, в обнимку с подушкой. По солнцу, находящемуся в зените, понимаю, что бесповоротно проспала. Ну конечно, на часах одиннадцать. Иду в душ, не спеша, все равно оправдываться и извиняться, поэтому какая разница во сколько я приду? Есть не хочется, пить тоже, поэтому я курю и курю одну за другой, пытаясь собраться и вернуться в жизнь.

В дверь громко стучат, и я торопливо бегу открывать.

– Ты в порядке? – Стив влетает в комнату, осматриваясь по сторонам, а потом внимательно изучает мой вид.

– Что с тобой?

– Ничего, я просто уснула только под утро и проспала, но ты не волнуйся, я отработаю. Сегодня задержусь допоздна, – говорю я, усаживаясь на диван, на котором провела ночь.

– Что случилось? Ты не берешь трубку!

– Ничего, – вру я.

– Не ври. Видела бы ты свое лицо, – говорит Стив, присаживаясь передо мной на корточки и беря мои руки в свои, – такие холодные пальчики. Пожалуйста, Ева, скажи, что с тобой.

Я не выдерживаю. От подобной заботы и искренней ласки, которые звучат в его голосе, я начинаю реветь и рассказываю ему о том, что рассказал мне адвокат.

– Он готов был откупиться от меня, лишь бы я дала ему развод, – еле произношу я, всхлипывая и икая. Вытираю рукавом нос и глаза.

– Иди ко мне, – говорит Стив и усаживается рядом, заключая меня в свои объятья.

Мы сидим в полном молчании, нарушаемом только моими всхлипами и икотой. Стив гладит меня по волосам, нежно обняв.

– Я понимаю. Если хочешь, Ева, я с ним разберусь, – говорит он, и я впервые в жизни чувствую, что защищена и за меня есть, кому постоять.

– О, Стив! – реву я, – ты такой хороший! Прости меня, я плачу не, потому что страдаю, а потому что мне обидно, потому что я так плохо разбираюсь в людях, потому что все вокруг меня ложь.

– Это не так, Ева. Вокруг тебя много хорошего, потому что ты сама хорошая. То, что этот идиот, не оценил тебя, еще не значит, что другие такие же идиоты. Ты заслуживаешь самого лучшего, моя дурная глупышка, – он целует меня в лоб, и я чувствую, как у него дрожат руки и губы.

Сам, почувствовав, что не владеет собой, мой друг встает с дивана и начинает прохаживаться туда-сюда по гостиной.

– У меня идея, Ева! Давай сегодня прогуляем? – говорит он через некоторое время.

Я успокаиваюсь и только изредка еще всхлипываю.

– Как прогуляем?

– Я покажу тебе Нью-Йорк таким, каким знаю его сам. Соглашайся, – умоляющим тоном просит он.

– Хорошо, – киваю я, стирая последние капли слез.

Стив отпускает своего водителя и, держа меня за руку, тащит в метро. Мы едем в район Нью-Йорка – Куинс. Где он показывает мне улицу, на которой вырос и где научился курить и драться. Здесь все очень убого и бедно, старенькие полуобвалившиеся домики и потрепанные старики, сидящие на ступеньках. Куча детей бегают друг за другом, стреляя из деревянных палок и девушки в дырявых колготках, стоящие кучками возле столба. Здесь пахнет нищетой и наркотиками. Трудно представить, как Стив смог вырваться из этого ужаса и стать тем, кем является?