– Да я как-то и не собирался на ней жениться, – сказал я, продолжая искать свою форму для регби в недрах шкафа. – Мне просто интересно с ней познакомиться, вот и все.

– Я слышала, что она из них самая странная, – продолжила мама. – Не просто так ведь они отправили ее в Америку.

Я демонстративно посмотрел на свой чемодан.

– Да уж, на поощрительный приз это не похоже.

– Ну, ради твоего блага надеюсь, что она славная, – быстро добавила мама. – Просто будь осторожнее, дорогой.

Вообще, как ни грустно это признавать, моя мама редко ошибается. Конечно, идея отправить меня в Шеррингфорд была ужасной, но я понимал, что за этим стоит. Она платила кучу денег за мою учебу в школе Хайкомб, которая на самом деле была нам не по карману, только из-за того, что я решил стать писателем. Несколько известных авторов читали там лекции… Увы, не могу сказать, что хоть один из них меня по-настоящему увлек. Шеррингфорд, несмотря на свои очевидные минусы (Коннектикут, мой отец), имел и плюсы: программа обучения здесь была отличная. К тому же они согласились учить меня бесплатно до тех пор, пока я примерно изображаю из себя удалого регбиста.

Но в Шеррингфорде я своих пристрастий не афишировал. Навязчивый страх, преследовавший меня постоянно, не давал показывать свои работы другим: не хотелось, чтобы все начали сравнивать меня с доктором Ватсоном. Я старательно шифровался и был застигнут врасплох, когда все это чуть не вскрылось однажды за ланчем.

Мы с Томом взяли по сэндвичу и устроились в сторонке под ясенем в компании нескольких ребят из Миченер-холла. Том рылся в моей сумке в поисках клочка бумаги, чтобы выплюнуть в нее жвачку. Обычно меня раздражает, когда кто-то так бесцеремонно копается в моих вещах, но так же вели себя и мои старые друзья в Хайкомб, так что я не стал возражать.

– Можно отсюда вырвать? – спросил он, показывая на мою тетрадь.

Огромным усилием воли я сдержался, чтобы не отобрать ее тут же.

– Ага, – безразлично ответил я, вытаскивая чипсы из пакетика.

Том пролистал тетрадь – сначала быстро, но постепенно замедляясь.

– Хм, – произнес он; я кинул на него угрожающий взгляд, но он этого не заметил.

– Что это? – спросил кто-то. – Любовные поэмы? Эротические рассказы?

– Похабные стишки, – сказал Добсон, мой сосед по общежитию.

Том прокашлялся, как будто собирался зачитать вслух страницу из моего дневника (а это был именно он).

– Нет, портрет твоей мамаши. – Я отобрал тетрадь и вырвал последнюю страницу, а затем для надежности сунул тетрадь себе под коленку. – Это просто дневник. Заметки для себя, что-то типа того.

– Я видел, как ты разговаривал с Шарлоттой Холмс во дворе, – сказал Добсон. – Про нее тоже написал?

– Конечно. – В его голосе было что-то неприятное, и я не хотел своим ответом подливать масла в огонь.

Рэндалл, его краснолицый сосед по комнате – мы были вместе в команде по регби, – взглянул на приятеля и склонился ко мне с заговорщицким видом.

– Мы уже целый год пытаемся расколоть этот орешек, – сказал он. – Она красотка. Носит эти обтягивающие брючки. Но никуда не ходит, кроме как на свой странный покер, да еще и не пьет. Принимает что покрепче, да и то в одиночку.

– Они пробуют на ней пикап, – мрачно сказал мне Том и, увидев мое недоумение, пояснил: – Искусство съёма. Ты такой унижаешь девушку – типа, маскируешь оскорбление под комплимент. Добсон постоянно говорит ей, что он единственный, кому она нравится, другие считают ее страшной и вечно под кайфом, ну а он как раз на таких и западает.

Рэндалл засмеялся.

– Ни хрена не работает, по крайней мере у меня, – заявил он. – С ней я пас. Вы только