На площадке выше засверкало что-то зеленое. Свет фонаря отражался от книги заклинаний или зеленой стеклянной чернильницы. Что бы это ни было, меня это встревожило. Я часто заморгала и прикрыла фонарь рукой, чтобы затемнить его. Но рука у меня дрогнула, и свет погас. Библиотека погрузилась во тьму. Она была настолько непроницаемой, что это действовало мне на нервы.

Наверху разбилось стекло. Я выронила фонарь.

Элла задыхалась.

Сердце у меня заколотилось так сильно, что мне стало плохо.

Присев, я лихорадочно пошарила руками по полу в поисках фонаря. Без света мне не добраться до лестницы, а мне нужно попасть к Элле. Пальцы нащупывали лишь пустоту. От этого хотелось кричать.

Я крепко зажмурилась и сделала вдох. «Понюхай розу, – говорила мне мама, когда паника начинала сжимать в тисках. – А теперь выдохни». Я выдохнула и щелкнула пальцами. Под ногами засиял фонарь, озарив теплым светом трещину на стекле и Эллу.

Она стояла внизу лестницы и смотрела прямо на меня… сквозь меня. Остекленевшие глаза широко распахнулись, а губы слегка приоткрыты.

Она молча протянула мне руку. Я схватила ее и потащила за собой.

Я была слишком напугана, чтобы заговорить с ней. А вдруг Элла не ответит? Я прочитала слишком много сказок о монстрах в облике друзей и слишком часто видела, как Золоченые похищали моих близких. Я не могу потерять еще и Эллу. Только не так.

Всю дорогу до первого этажа Элла молчала. Она не проронила ни слова, пока я вешала фонарь на крючок и тянула ее за дверь. Элла ее заперла и положила ключ в карман. Держась за руки, мы на цыпочках пробирались от тени к тени, а когда услышали голоса в коридоре, ведущем к казарме, укрылись в одной из ниш. Пальцы у Эллы были ледяные, но хотя бы начали дрожать. Даже такой признак жизни стал для меня облегчением.

Элла покачала головой с неизменным выражением лица. Ее пальцы по-прежнему дрожали.

– И далеко ты зашла?

Вместо ответа она просто посмотрела на меня. Взгляд постепенно фокусировался, но был слегка отстраненным, так что я ничего не могла понять.

Меня снедала тревога.

– Расскажешь мне обо всем завтра, Изабелла Олбрайт.

Бабушка называла ее полное имя, когда сердилась. Это ее напугало, и наконец, наконец-то Элла откликнулась. Между нахмуренных бровей пролегла борозда.

– Не буду, – грубо ответила она. – Не могу. Это сильнее меня.

Это я поняла примерно тогда, когда погас свет. Но этим вечером мне не хотелось слишком давить на нее, такую бледную. Я тихонько подтолкнула ее локтем.

– Ты обещала открыть мне секрет, но пока что рассказала лишь о том, что тайком с кем-то встречаешься. Завтра расскажешь мне, кто это и как вы познакомились в этом богом забытом месте. А заодно и о том, что ты будешь делать, когда бабушка обо всем узнает.

– Договорились, – ответила Элла. Она повернулась и уже было отправилась к себе в комнату, но вдруг остановилась. Я ни разу не видела ее такой серьезной. – Мне так жаль, Пен. Зря ты сегодня со мной пошла.

– Элс, что стряслось? – спросила я сжавшимся от волнения голосом.

– Ничего, – тихо сказала она в ответ. – Все в порядке. Все будет хорошо.

Она легонько поцеловала меня в щеку, а затем ушла, закрыв за собой дверь, и оставила меня в холле одну и в полной растерянности.

Элла играла с огнем. Влюбляться странницам по Смерти запрещено. Если бы нашим возлюбленным грозила смерть, у нас могло бы возникнуть искушение вмешаться в ее планы. Неизменным напоминанием о нашем долге по защите завесы между Жизнью и Смертью служили татуировки в виде бражника мертвая голова на плече. Нам говорили, это знак почета, символ нашей мнимой свободы. Когда мне было четырнадцать, я сказала, что все это чушь собачья, и получила от бабушки подзатыльник. Уж лучше татуировка и клятва, чем стать Золоченой, как все остальные ведьмы с серебряными глазами. Мы последний ковен странниц по Смерти – последние терновые ведьмы со свободной волей, хоть мы ею и не распоряжаемся.