– Мы в рукав, – ответили из темноты.

– Прекратить!

– Слушаюсь.

– Друзья, – повторил подполковник. – Группа майора Журавлева еще не вернулась. Мы не знаем, какие препятствия встретились на ее пути. Но время не ждет, и мы ждать не можем. Я поведу группу лично. Среди вас есть пулеметчики?

– Есть.

– Возьмите пулемет.

– Товарищ подполковник!.. – По траншее бежал запыхавшийся боец.

– Вы чего кричите? – ужаснулся подполковник. – Это же передний край.

– Товарищ майор вернулись…

– А люди?

– И люди тоже… Они вышли немного правее.

– Отставить пулемет, – сказал представитель штаба армии и поспешил за бойцом.

Траншея виляла, словно пыталась запутать, сбить со следа. И комья глины, протяжно шурша, время от времени сползали с бруствера. Боец юркнул вправо. Подполковник увидел ответвление в траншее лишь тогда, когда миновал его. Ему пришлось разворачиваться. И он зацепил плечом о стену, и песка осыпалось много.

Через минуту они оказались в овраге. Два солдата, тяжело ступая, несли что-то на носилках. За ними шли еще двое солдат с носилками.

– Раненые? – спросил подполковник.

– Реактивные мины, – ответил майор Журавлев и доложил: – Все в порядке. Задержаться пришлось потому, что вход в бункер был завален.

– Гора с плеч! – сказал подполковник и опустился на холодную землю. Сейчас, когда дело наконец сдвинулось с места, он почувствовал озноб и усталость. К сожалению, у него не было больше сил бороться с болезнью.

– Иноземцев, – сказал майор Журавлев, – фляжку!

Ваня отвинтил пробку, сунул фляжку подполковнику прямо в рот, точно соску грудному младенцу. Подполковник сделал глоток и неудержимо закашлялся.

– Не пошла, проклятая, – сказал Гонцов. – Ваня, проводи товарища подполковника в землянку.

– Да, – согласился Журавлев. – Там теплее. Там можно согреться.

Подполковник хрипло спросил:

– Как вы считаете целесообразным организовать работу?

Он произнес слово «работа», но оно показалось ему чересчур гражданским, и он поправился:

– Вернее, операцию?

– Группы в составе пятнадцати человек будут выступать каждые десять минут.

– Они не помешают одна другой?

– Нет. Дело в том, что со стороны противника заросли кустарника гораздо выше, чем с нашей. Для группы десять минут достаточно, чтобы вынести мины и бомбы из склада. Укладывать их на санки они будут прямо под открытым небом.

– Хорошо, – сказал представитель штаба армии. – Все правильно. Я согласен.

Он поднялся. Нерешительно произнес:

– Лихорадит… Может, мне действительно пройти на часок в землянку?

– Конечно, – в один голос сказали Журавлев и Гонцов.

Опираясь на плечо Вани, подполковник пошел к землянке.

У рации теперь дежурила Галя. Тамара спала на нарах, свернувшись под шинелью калачиком. Нары майора Журавлева, где вместо матраца лежал толстый покров из хвои, были свободны.

– Царское ложе, – пошутил подполковник и закашлялся.

Ваня уговорил его снять сапоги, накрыл одеялом и шинелью.

В землянке было тепло и даже душновато от коптилки. Радистка Галя, борясь со сном, щурила тяжелые, словно набухшие веки и монотонно повторяла:

– Индус! Индус! Я – Чайка. Как слышите меня? Прием…

Рядом с рацией лежал листок, на котором Галя от руки записала вечернее сообщение Совинформбюро. Ваня Иноземцев взял его и подсел к коптилке.

«В течение 19 сентября наши войска вели ожесточенные бои с противником в районе Сталинграда и в районе Моздока.

На других фронтах существенных изменений не произошло.

В районе Сталинграда продолжались ожесточенные бои. Наши части предприняли ряд контратак, в результате которых очистили от гитлеровцев несколько улиц…»

6

Слива верил в сны. Они навещали его редко, потому что чаще всего он спал спокойно и крепко, и ночь казалась ему не длиннее минуты, и не было ничего мучительнее, чем подниматься с постели, даже если ею служила охапка опавших листьев. И когда он видел сны, то он гордился ими, словно новой прочитанной книгой, хотя и в довоенные годы читал-то мало, но память у него была цепкая, как держидерево, и он охотно рассказывал сны другим, добавляя «для интереса» кое-что от себя. Сны, в которых чаще всего не сходились концы с концами, требовали особой фантазии. И Слива готовился к их пересказам вдохновенно, как актер к выступлению.