- Разве можно столь халатно писать лекции? – заглядывает нагло в мою тетрадь, нарушая всякие границы личного пространства, тыкая в иероглифы, отдаленно напоминающие буквы русского алфавита. – Вот, посмотри. Это невозможно читать. Как ты собираешься по ним готовиться к экзаменам?

Не пойму, ему-то дело какое, как буду к сессии готовиться? Методичку возьму, Тоньку попрошу свои конспекты одолжить, в конце концов, учебный материал из библиотеки выгребу. Подумаешь, нашел проблему. Окей, Гугл и мир у твоих ног, неужели такое открытие для столь умного человека?

Да только вместо этого, отвечаю вежливо-нейтральным тоном:

- Спасибо Коля, без твоей помощи никак не обошлась бы!

Глядя, сколь сильно задирает нос Снежков. Мысленно пинаю себя. Почему не могу попросту огрызнуться, послав подальше? Вежливость покоряет города, однако еще заставляет некоторых личностей брать на себя чрезмерную ответственность за судьбы других.

- Ты должна понимать: первые курсы самые важные в жизни студента, - начинает заунывную речь Снежок, спуская очки на переносицу. Сурков даже ухом не ведет, а сам уникум одной рукой, почти не глядя в тетрадь, писать продолжает. А я вот так не могу. Сижу, вслушиваюсь, считая, сколько минут до конца мучений моих осталось.

- Я тебя поняла, - уже настойчивее произношу, пытаясь избавиться от назойливой заботы о моем успешном учебном процессе. Мамы хватает, не только этого интеллектом обиженного.

- Нет, ты все же послушай, - перебивает Снежков, сцепляя пальцы в замок, с важным видом точно на приеме президента.

– Учеба – как прямолинейное движение. Без какого-либо воздействия со стороны, материальная точка движется вдоль прямой с постоянной по величине направления скоростью.

Помогите-е-е, кто-нибудь! Я не хочу слушать в два уха лекцию по физике! Хочется ответить, даже рот открываю, однако видимо нечто свыше мой зов истеричный услышало. Где-то на пояснении графика зависимости пути равномерного прямолинейного движения с грохотом открывается тяжелая дверь. Явно с пинка, потому что в момент триумфа Коленьки в аудиторию вваливается Ян. Притом с таким видом, словно только его тут все ждали.

Сурков замирает на месте, будто зверек настороженный, испугано дергая эбонитовой палочкой, которой показывал на доске написанные формулы. Рука подрагивает, будто решает: отбиться ей от Кришевского или себя пристукнуть, дабы не мучиться.

- Ян, - севшим голосом выпаливает имя Дьявола, решительно шагающего к центральному ряду, ленивым взором окидывая полусонные лица студентов. Тихий шум – половина сразу же убралась с первых пяти парт поближе к Камчатке, косясь опасливо.

– Ты снова опоздал, - отмечает преподаватель, сглатывая шумно. Его темно-серый вязаный жилет, кажется, мешает. Уж очень сильно пуговицы на нем пальцами сжимать начинает, словно желая оторвать вместе с нитками.

- И? – вскидывает темные брови чудище университетское, подходя ближе. На задворках сознания слышу песню из Крестного отца.

- Нет-нет, ничего. Проходите, Кришевский, садитесь… - забормотал Елисей Сергеевич, схватившись за галстук. И добавляет уже менее сдавленно:

– Куда-нибудь.

Знаете, с момента моего поступления, мы виделись Кришевским от силы пару раз. За полтора месяца, смекаете? В этот день его как-то слишком много для моей бедной измученной нервной системы. Потому стоило двинуться в нашу сторону, я мысленно отодвигаюсь дальше, пока Снежков непонимающе головой крутит. До него вообще доходит долго, прям жираф. Беги, Форест, беги.

- Это мое место.

А нет, поздно уже. Пока Снежков, было приятно получить от тебя наставления в последний раз. Буду хранить светлую память.