Однако, вопреки ожиданиям, прогулка по магазину оказывается не такой короткой, как хотелось бы. Народу – тьма! С трудом выбрав подарок – новый шарф, потому что свой он отдал мне – запихиваю покупку в пакет и несусь обратно, с ужасом осознавая, что опаздываю. Девушкам, конечно, не в новинку опаздывать на свидания, но не когда кавалер мерзнет под подъездной дверью.

– Привет! – выкрикиваю запыхавшись, и Гриша изумленно приподнимает бровь. Опять он без шапки! Да что это такое! – Шапка где? – выпаливаю, прикладывая таблетку домофона к панели.

– Нету, – весело отвечает Гриша, а я, из последних сил сдерживая смешок, до боли прикусываю губу. Кажется, мы поменялись местами.

– Ну-ну.

Поднимаемся на лифте до квартиры. Гриша вызывается подержать пакет, но не отдаю, опасаясь того, что он может заглянуть и увидеть подарок раньше времени.

– Проходи, – неуверенно покосившись на мужчину, отхожу в сторону и указываю на узкий коридорчик своей не менее крошечной квартирки. – Чувствуй себя, как дома. Мне нужно пару минут.

– Спасибо, – Гриша мило улыбается, скидывая ботинки в прихожей.

– Проходи на кухню, – кричу из ванной. – Сейчас чайник поставлю.

– Хорошо.

Заглядываю в зеркало и в ужасе шарахаюсь. Красотка! Щеки красные, глаза горят, губы потрескались. И что он во мне нашел?

Кое-как расчесавшись, выскальзываю в коридор, хватаю заранее приготовленное для свидания платье и опять исчезаю в ванной. Переодеваюсь, мажу губы заживляющим блеском. Ну, с Богом!..

Через десять минут сидим за столом, оба глядя куда угодно лишь бы не друг на друга. Неловко. Вот разве так бывает: с ним и стеснительно и уютно одновременно? Гриша поджимает губы, косится в мою сторону, пока я чищу мандаринку, бросая в его сторону ответные взгляды. Хмурится.

– Ты живешь одна?

– Да, – киваю, разделяя фрукт на дольки, и протягиваю парочку Грише. Он задумчиво смотрит на оранжевые кусочки, хмыкает, а потом закидывает все сразу в рот. Морщится. – Кислые?

– Угу.

– Прости.

Как-то все это странно и неправильно. Свидание. Кажется, он собирался куда-то меня отвести, а теперь что, передумал? Сидит, мнется, мандарины кислые точит. Может, хочет уйти, да не знает, как сказать, чтобы не обидеть? Где я и где он? У него же люксовая машина, дорогая одежда и безлимитная карточка. Стрижка стильная, модная нынче щетина, возможно, даже маникюр. А я? Серая, тихая мышь без рода и имени.

– Звёздочка, можно вопрос?

– Конечно, – судорожно выдохнув через нос, откладываю мандаринку и поднимаю на Гришу глаза.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать, – по глазам вижу, что не удивлён. Знает уже, так зачем спрашивает?

– И ты живешь одна?

– Я детдомовская, – пожимаю плечами. – Родители умерли несколько лет назад, тридцать первого декабря. Авария.

Я столько раз рассказывала об этом, что уже практически ничего не чувствую. Именно поэтому каждый год прикладываю столько сил, чтобы сделать все правильно. Именно поэтому улыбаюсь, когда выбираю подарки Варьке, ем мандарины и смотрю «Иронию судьбы». Именно потому, что боль никуда не денется, но нужно жить дальше. Морально приготовившись, смотрю на Гришу в упор. Сейчас будет тот самый взгляд. Они всегда так смотрят, когда рассказываю. Жалостливо, удивлённо, понимающе.

Противно.

Но нет. Гриша только вздыхает. Скребет подбородок, выпрямляет спину и неожиданно просит:

– Иди сюда.

Поднимаюсь, недоверчиво заглядываю в глаза. Делаю робкий шаг навстречу, неуклюже огибая стол. Гриша тянет меня за руку, пока не падаю ему на колени. Краснею. Я такая маленькая по сравнению с ним, глупая и совершенно неопытная.

– Хочешь расскажу, почему я не люблю Новый год?