Почти весь день крутился  возле машин, возле шоферов, – выбирал. Уже поздно вечером перехватил одного, молодого и весёлого, попросил подвезти до посёлка. Он сам помог мне, спросив:

– До Абалино, что ли?

– Да, мамка меня уж потеряла, наверное.

– Садись. Только мамке ещё поволноваться придётся часа два.

– Это ничего. Она знает.

    Кабина огромная. Ни разу не ездил на такой машине. Вообще, на машине катался очень мало, да и, то, только в кузове.

Много приборов, рычагов, ручек, лампочек. Дыхание захватывает. А когда поехали, когда засвистел, зафырчал, натужно запел мотор, передавая свой трепет и дрожь прямо в меня, прямо в мою голову, – мне захотелось петь и плакать одновременно. Меня полностью захватило это движение, этот полёт. Восторг охватывал меня. Я был так счастлив, как не был ещё никогда.

  В голове теснились мысли, что я на каком-то неведомом корабле, плыву в новые земли. Даже не плыву, а лечу, и полёт этот будет длиться бесконечно долго. А все смотрят на меня, задрав головы, приставив ко лбу ладошку, смотрят и удивляются. Удивляются. А мамка от радости не может сдержать слёз.

  Шофёр, неведомо как, но сумел выведать у меня почти всю правду. И про север, и про отца, и про детдом.

– Ну, и дурак. Кто же на север бежит? Бежать надо на юг. На юге, там тепло, там яблоки растут. Там есть страна «Лукоморье». Слыхал?

Я и, правда, что-то слышал про Лукоморье, только давно. Там ещё кот, возле толстого дуба, русалки, до пояса голые. Одна такая, была наколота синими чернилами на плече у отчима. Красивая. Правда, смотреть немного стыдно.

– А отца искать можно и на юге. Результат будет такой же.

Что он понимает? На юге искать отца. Если бы его хоть один раз выпороть арапником, посмотрел бы я на него: «результат будет такой же». Умный больно.

  Шофёр ещё много чего рассказывал про далёкую и тёплую страну Лукоморье, но я пригрелся и крепко задремал, трудно переваривая кусок солёного сала с хлебом, которым меня угостил новый знакомый, Лёха. Он разрешил себя так называть, сказав, что мы ягоды, вроде как, с одной грядки, – он вырос в детдоме. И мы с ним, теперь, почти родня.

  Он кормил меня все три дня, пока мы ехали до леспромхоза. Он покупал мне пряники, сладкие, но очень крепкие, пахнущие мышами. Он накрывал меня своей телогрейкой, когда я засыпал. От телогрейки вкусно пахло соляркой и мужским потом.

В полудрёме мне казалось, что это отец так заботливо укутывает меня. Как хорошо, что я нашёл его. Теперь ничего не страшно.

  Когда Лёха ушёл в какую-то контору, сказав, что сейчас поедем в общагу, я украл его бумажник и удрал, прихватив с собой телогрейку и пачку папирос. Бумажник он всегда бросал в бардачок, после того, как ходил в магазин.

Сам виноват.

  Сам же говорил: чтобы ехать в Лукоморье, нужны деньги. Там без денег никто на тебя и смотреть не станет.

 Документы и бумажник я выбросил в придорожное болото. А деньги, правда, их там оказалось совсем мало, булки на две хлеба, завернул в тряпицу, вместе с остатками сала, и сунул в карман. Несколько ночей провёл в разрушенных строениях на краю посёлка. Видимо это была промышленная зона, так как вдалеке работали пилорамы, гудели машины, а по ночам всё освещалось электрическими фонарями.

Однажды удалось подобраться к сторожке, где отдыхали после смены рабочие и украсть две котомки с продуктами и сладким чаем. Наелся от пуза. Стало понятно, что жить можно и не работая. Просто нужно быть ловким и смелым.

  Через много дней скитаний, я оказался в каком-то посёлке, на берегу широкой, но довольно спокойной реки. За рекой виднелся лес. Откуда-то с низовьев, из-за мыса, иногда доносились басовитые гудки. Я понял, что это пароходы.