Так я и просидел там около часа, переваривая столь дорогой ценой доставшийся мне пончик, с некоторым, скажем прямо, смятением созерцая подозрительные бурые пятна на полу прямо под моим стулом. Увы, они сильно напоминали плохо замытые следы крови. Быть может, это была кровь других извергов, осмелившихся покуситься на этот запретный плод познания уголовно-исполнительного права, бессменный сладко-округлый символ гастрономического сибаритства служащих департамента полиции? Или она принадлежала тем, чье преступление состояло всего-то в расстреле участниц футбольной команды начальной школы? Кто знает?
Наконец, в комнату вошли детектив и лейтенант.
– Джентльмены, я, конечно, не юрист, – строго обратился я к ним, сразу давая им понять, что неисчерпаемые доселе запасы моего долготерпения оказались на этот раз почти исчерпанными, – но не слишком ли это все сурово за один только съеденный…
– Молчать! – вдруг завопил лейтенант. – Попробуй хотя бы еще…
– Ну, ну, лейтенант… Зачем вот так сразу наседать на парня… – вступил в разговор детектив.
Лейтенант махнул рукой и отошел в сторону.
– Ладно, Том, давай ты…
– Вот оно! Ну конечно! – горячо воскликнул я. – Меня снимают в тупом реалити-шоу на дерьмовом кабельном канале! Спро́сите, как я догадался? Да одни сплошные стереотипы: добрые и злые копы – пончики – усы! И что дальше? Расскажете про мыло в душе и про тюремную популярность моей белоснежной задницы?
На лейтенанта моя речь произвела довольно сильный эффект. Он побагровел, и снова подскочил ко мне, размахивая у меня перед носом бумажной папкой:
– Хватит чушь пороть! Может объяснишь, если умный такой, почему твоя рожа висит во всех полицейских участках от канадской границы до Флориды?!
– А вы ничего не путаете, офицер? Кроме этого пончика я съел только пару сэндвичей и мерзкие блины по дороге сюда, но сильно сомневаюсь, что из-за этого…
– Поверь мне, сынок: для всех будет лучше, если ты перестанешь упоминать о пончиках, – примирительно вставил детектив, придерживая лейтенанта рукой за плечо.
– А что у вас еще на меня есть? Дело развалится в суде, потому что судьей будет вроде бы поначалу стервозная, но все равно в глубине души справедливая пожилая чернокожая леди – в чем я лично ни секунды не сомневаюсь!
Это было последней каплей. Лейтенант выхватил револьвер, взвел курок и ткнул ствол мне в подбородок:
– Реалити-шоу, говоришь?! Хорошо! «Дохлый кусок говна» – дубль первый! Начали!!!
– Господи, лейтенант! Вы убьете его! – Детектив подскочил сзади, сгреб его в охапку и потащил к выходу.
– Пусти меня, Том! Дай мне…
– Извините, сэр, но дальше я сам, – твердо ответил детектив и выпроводил своего ополоумевшего босса за дверь.
– Какой кошмар! Да что с ним такое? Этот парень спятил! – пролепетал я.
Все это было как-то совсем уже чересчур.
– Ты должен простить его, сынок. Сам виноват… понимаешь, мы в полиции не очень любим, когда нас называют стереотипами…
– Ладно, детектив, прошу и меня извинить… Хотя у мужика даже прическа как у того легавого, который все время орет в одном старинном фильме с Эдди Мерфи![15]
– Послушай сынок, не хочу ходить вокруг да около, но похоже, ты-таки влип. Здесь не очень жалуют убийц полицейских. Я не смогу тебе помочь, если ты не расскажешь мне все.
– Убийц полицейских?! Детектив, вы в своем уме?!
– Оставь это, сынок, – устало ответил он, – нет смысла отпираться. Тебя опознали.
Он поставил передо мной стул, поднял с пола папку, брошенную лейтенантом, и сел. Достав из папки портрет той самой темной личности, висевший на доске, он показал его мне.
– Как по-твоему, кто это?