Не знаю, сработало ли так скоро крестное знамение дрессировщицы козы, но на крыльце дома я встретил пожилого священника латиноамериканской наружности. Он было вперил в меня пристальный взгляд, но вдруг расплылся в широкой добродушной улыбке:
– Джо, мальчик мой! Как же давно я тебя не видел!
– Что ж, вот и настал конец всем вашим горестям, падре… Кстати, мы знакомы? – с достоинством ответил я, поскольку вовсе не собирался поощрять фамильярность первого же встречного служителя господа – пусть даже и такого симпатичного.
Священник радостно вскричал:
– Ну еще бы! Это же я, отец О’Брайен!
– О’Брайен? Вы сами-то в это верите?
Но священник, обязанный, видимо, своей жизнерадостностью непонятно как затесавшимся в его родовое древо ирландским предкам, восторженно продолжал:
– Так написано в моем свидетельстве! Вообще-то, странно, что ты меня совсем не помнишь. Было время, в воскресной школе доставалось тебе от меня. Признаться, это ведь я посоветовал твоей тете отправить тебя в Питтсбург. Но тогда я думал, что избавляю тебя от бо́льших неприятностей; может, даже от тюрьмы – уж слишком ты был темпераментным! – и он захохотал.
– Ну, спасибо вам большое, отец! А что я вам такого сделал? На алтарь пописал? Кобру подложил в ваш пилеолус? Церковь сжег вместе с паствой?
– Джо, малыш, ты совсем не изменился! – простонал священник, держась за бока от хохота, но вдруг посерьезнев, добавил: – Вообще-то, я хотел перед тобой извиниться. Насколько я помню, тебе там не очень понравилось.
– Да бросьте отец, пустяки. Зато теперь я точно знаю, что делают грешники в чистилище – учат бревиарий наизусть! Так что больше я не грешу. На небесах поди ждут меня, не дождутся, думают: «Джо, чувак, ну где там тебя черти носят, давай уже скорее к нам!»
– Мальчик мой, ты все тот же, – снова просиял он, и снова поник. – Да! И прими мои соболезнования насчет тети. Нам всем очень ее не хватает!
Легкомысленное поведение отца О’Брайена немного подняло мне настроение, и в дом я входил уже с легким сердцем. Священник сразу провел меня в кабинет хозяина. Сидящий за массивным письменным столом поверенный – маленький, седовласый, щегольски одетый, чрезвычайно энергичный человечек лет семидесяти вскочил и с подъемом приветствовал меня:
– Джо, дорогой мой! Ну наконец-то!
Он раскрыл объятия, крепко прижал меня к груди, а затем схватил мою руку и стремительно повлек по направлению к сидевшей в кресле хрупкой темноволосой девушке:
– Посмотри, кто здесь!
Девушка подняла голову, и не проронив ни слова, взглянула на меня очень темными, почти черными глазами.
Вспоминая ту самую первую нашу встречу, я совершенно не в состоянии описать, во что она тогда была одета. Мои первые впечатления о ее внешности также покрыты мнемонической дымкой. Я, кажется, даже не смог определить, сколько ей было лет – сидит ли передо мной девочка-подросток, или это была уже взрослая женщина? Зато я очень ясно помню, что от ее пристального взгляда я сразу потерялся – а это ни капельки мне не свойственно – и простоял несколько секунд в нелепой, принужденной позе, пытаясь выдавить из себя хоть слово.
В комнате повисла мертвая тишина. Спиной я чувствовал, как поверенный и священник внимательно наблюдают за происходящим. Опомнившись, я сделал пару шагов, встав сбоку от девушки, и с какой-то, опять же, непривычной для меня церемонностью проговорил будто чужим голосом:
– Здравствуйте, мисс. Позвольте представиться: меня зовут Джозеф Стоун. Могу ли я узнать, как мне следует к вам обращаться?
Стоя рядом с ней и рассмотрев ее получше, я пришел к выводу, что ей, пожалуй, могло быть лет шестнадцать, но могло быть также и двадцать три с четвертью, что у нее весьма утонченные черты лица, белая кожа, длинные прямые темно-каштановые волосы и глаза очень необычной формы и цвета. Причем понять, что же такого необычного было в ее глазах, которыми она внимательно и безо всякого стеснения разглядывала меня, я почему-то все никак не мог.